Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "V"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: инвариант всех трех текстов можно условно обозначить как погружение к знанию . Знакомство Высоцкого с переводом этой баллады, выполненным В. А. Жуковским, разумеется само собою. В каком виде дошло к нему её метасюжетное зерно? Переименовав балладу, Жуковский паратекстуально сместил акцент в сторону мотива награды за опасное погружение: «Кубок» вместо многозначительно нейтрального «Ныряльщик»: заголовок Шиллера не указывает на какой-нибудь смысл или цель погружения, и только текст открывает действительное смещение целей и замещение смыслов погружения. Тем не менее, однако, переводчик не упустил ни одного из заданных в балладе знаков, исподволь проявляющих и развивающих мотив познания, который по началу кажется вторичным по отношению к испытанию силы человеческого духа, принимающего предложенный вызов, но на философском уровне смысла произведения оказывается основным и организует сюжет. Уже первый взгляд героя «в глубину» (!) – Und wie er tritt an des Felsen Hang Und blickt in den Schlund hinab ,.. И он подступает к наклону скалы И взор устремил в глубину ... – предвосхищает появление этого мотива: с чем ему предстоит встретиться там ? Этот вопрос, до поры не заданный, вновь оказывается в подтексте, когда в о ды яростной бездны смыкаются над смельчаком таинственно , то есть, скрывая тайну : Und geheimnisvoll über dem kühnen Schwimmer Schließt sich der Rachen… И бездна таинственно зев свой закрыла… Семема таинственности подкрепляется далее в десятой строфе, которая в форме внутреннего монолога передает мысль оставшихся на берегу сочувствующих о несоизмеримости риска награде, – в последних её стихах о невозможности вернуться из кипящей бездны говорится как о невозможности рассказать о том, что она скрывает : Und wärfst du die Krone selber hinein Und sprächst: Wer mir bringet die Kron, Er soll sie tragen und...
Входимость: 3. Размер: 139кб.
Часть текста: Сочинялись они практически в одно время и завершались в 1990–1991 годах. Три из них за прошедшие годы превратились в книги [1]. Это время, столь значимое для Германии и России, не ощущается, пожалуй, в работе австрийца Хайнриха Пфандля. А тогдашние стажёры из ГДР в СССР Катарина Берндт и Файт Зорге были застигнуты историческим переломом в момент окончательной доработки и представления диссертаций к защите. И это чувствуется порой то в постановке проблем, то в формулировках. Что же касается диссертации Кати Лебедевой, то либо она готовилась и представлялась к защите вне нашего «лагеря», либо вслед за названием, существенно расширяющим (да и меняющим!) академическую интенцию, и сам текст её подвергся некоторой содержательно-стилистической доработке [2]. Но нам интересно, какие аспекты прежде всего привлекли к себе внимание тогдашних диссертантов и в контекст каких научных проблем они вписали творчество Высоцкого и авторскую песню. Число рассматриваемых диссертаций не случайно ограничено именно этими четырьмя. К подобному роду (и ряду) исследований могла бы добавиться, по крайней мере, упоминаемая всеми четырьмя диссертантами работа Дагмар ...
Входимость: 2. Размер: 50кб.
Часть текста: в сложные и многозначные символы, требующие истолкования. Осмыслению поэтической глубины этого текста препятствует стереотип восприятия, поддержанный не только назначением песни, но и нарочитым интертекстуальным соотнесением ее с одноименным рассказом Джека Лондона: в сознании сразу всплывает привычный читателю «Северных рассказов» или столь же привычный для советской идеокультуры пафос «героического покорения Севера». За этой ширмой реципиенту не сразу открывается, что в тексте Высоцкого побудительные мотивы движения «на север» романтически затемнены и ни одно слово не намекает на привычно подразумеваемую цель – ни на приземленную цель героев американского писателя [67], ни на возвышенную и благородную – советских покорителей высоких широт. С. В. Свиридов резонно видит в этом стихотворении одно из воплощений «основной пространственной модели» в художественном мире Высоцкого: движение из внутреннего во внешнее пространство [68]. А в ценностных категориях стихотворения: «мы» уходим от «вранья» и «воронья» – к «сиянью» и «снегу без грязи». Перед нами романтическое по видимости двоемирие, в котором Север выступает в функции экзотического воплощения идеальной «страны без границ» в противовес материковой обыденности, выход из которой и составляет тему стихотворения. Однако само по себе двоемирие романтического типа исторически питается разными истоками и находит самые разнообразные воплощения. Сопост а вим образ Севера у Высоцкого с аналогичным топосом, представленным в русской романтической поэзии двумя вариациями. В первую очередь это образ, впитавший экзотику оссиановских поэм (еще в XVIII...
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: (Шиллер), о «с а мой сути», самое знание которой несовместимо с жизнью, как её принято понимать в их мире, что превратит его стихотворение в очередной монолог мёртвого. Распространенность этой жанровой формы в ролевой лирике Высоцкого мы в свое время связали с «самыми глубинными, родовыми, исконными представлениями о жизни и смерти, допускающими возможность преодоления смерти, доказательством чему и служит монолог мертвого, обращенный к живым» [66]. Эти представления и должны были, так или иначе, проступить в репортаже о смерти и в словах, сказанных после . На них лежит печать той осознанной парадоксальности происходящего с ним в жизни, которая выразилась и в знаменитом «если утону, ищите вверх по течению», и в «Конях привередливых» (« Я коней своих <…> погоняю <…>[: ] Чуть помедленнее , кони!»). Он, конечно, давно понял, что не сам правит своим движением, а – «тот», который в нем «сидит». По крайней мере, уже тогда, когда высказался от имени Яка-истребителя (1968), с заметным оттенком изумления («Но что это, что?!», 1, 222) обнаружив, что «сам» он «не много успел». Раздвоение сознания, обнаруживающего в собственном «черепке»...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: (особенно явно в последнее десятилетие жизни) от настроения, в котором он «врун, болтун и хохотун», до трагедийно-катарсического и поистине гамлетовского сознания, что «выбора по счастью не дано» [13]. О роли Гамлета (в том и другом смысле) в жизни и творчестве Высоцкого сказано немало и справедливо. Но в экзистенциальном самоопределении поэта гамлетовское начало входило в «непрочный сплав» с иными авторефлексивными ассоциациями, возможно, и не так отчётливо сформулированными интертекстуально, но культурно-генетически глубоко укоренёнными в национально-психологической житейской стихии как « мир чувств русского человека , где есть и “цыганщина”, и “достоевщина”, и аввакумовская истовость» [14]. Оттого и Гамлет получался свой . Название стихотворения « Мой Гамлет» [15] противопоставляет его Гамлету Шекспира. Причём речь в нём идёт не только и не столько о трактовке вечного образа как такового или об индивидуальном его понимании актёром Высоцким, — скорее о своём Гамлете поэта Высоцкого, своеобразной внутренней фигуре самосознания, чья история напоминает — но и существенно противоречит — если не прямо шекспировскому прототипу, то, по крайней мере, традиционному, столетиями бытовавшему его восприятию. Прежде всего тому, согласно которому гамлетизм — это слабохарактерность, нерешительность, разъедающая рефлексия, сомнения, обрекающие героя на мучительное и долгое бездействие. Гамлет актёра Высоцкого и сыгран в полемике с этой традицией. Мой Гамлет поэта Высоцкого уже в первой строфе своего монолога...