Поюровский Б. М. (Из воспоминаний о Владимире Высоцком)

О В. Высоцком вспоминает

Борис Михайлович ПОЮРОВСКИЙ

В Школу-студию МХАТ меня пригласил ректор Вениамин Захарович Радомысленский в 1956 г. Я значился лаборантом кафедры актерского мастерства, но на самом деле выполнял совершенно другие обязанности. Поначалу это была организация набора студентов...

Кстати, помню, что Володя поступал честно, безо всяких протекций. Он был ничейный. Поступал хорошо, никаких проблем не возникало. Наверное, можно даже найти, что он показывал: консультационные листки, где студент сам пишет, что будет читать. А отпечатанные программки экзаменов пропали.

Года через два-три я начал преподавать на первом курсе "Основы советского театра", 36-часовой курс, который формально числился за ректором. В его рамках надо было объяснить студентам "величие" постановлений "О журналах "Звезда" и "Ленинград", "Об опере Мурадели "Великая дружба", рассказать о "пошлости" Ахматовой и Зощенко, о "сумбуре вместо музыки", о "космополитах"... В общем, весь "джентельменский набор". Потом они сдавали зачеты.

Затем в мои обязанности вошел подбор репертуара для студентов. Предлагал педагогу два-три отрывка для каждого на выбор. Хотя педагоги в основном предпочитали из курса в курс брать то, что они либо сами когда-то играли, либо уже делали.

Володин курс вели четверо педагогов. Павел Владимирович Массальский, руководитель курса, обожал его. И я считаю, что беда Володи в дальнейшем была во многом связана с обожанием Массальского. Кроме того, на других курсах было очень строго насчет выпить, а на этом — очень просто. Правда, Павел Владимирович в то время уже болел и говорил мне, что после шести часов нельзя пить даже чай, только стакан кефира. Но из-за того, что он выпивал когда-то, был снисходителен к этому. И, конечно, студенты тоже грешили.

Второй педагог — Александр Михайлович Комиссаров, которого тоже уже нет. Массальский бывал на занятиях один-два раза в неделю, Комиссаров чаще, но тоже не всегда. Все занятия фактически вел Ваня Тарханов, а отчасти — Софья Станиславовна Пилявская. Ваня больше всего баловал Володю.

Не помню случая, чтобы он пересдавал общеобразовательные дисциплины. Шел ровно. Не случалось такого, чтобы Высоцкий завалил экзамен, чтобы он приходил просить: разрешите, я сдам весной или осенью. Академических срывов не было никогда.

К профессиональным дисциплинам Володя относился свято. К сценической речи, с которой у него бывали нелады, к актерскому мастерству.

Помню его на репетиции, которую вел Ваня Тарханов то ли во 2-м семестре II курса, то ли в 1-м семестре III-го. Меня потрясло, с какой серьезностью Володя относился к репетиции. На нем была белоснежная чистая сорочка и красный пуловер. Я помню это как теперь, хотя прошло 30 с лишним лет. Не могу вспомнить его партнершу, но это можно выяснить. Он произвел на меня чрезвычайно сильное впечатление.

А по линии поведения срывы имели место. Но Павел Владимирович все так "замазывал", что ничего не оставалось. Не только по отношению к Володе — к любому своему студенту. Он этим славился. С ним надо бы ссориться, но мы все очень его любили — Павел Владимирович был человеком несказанной доброты, редкостного благородства. И Володя, и другие бывали у него дома на Котельнической.

— поэт. Я удивился: "Кто?" — "Вот он. Настоящий поэт. Вы просто не знаете этого". Но я тогда не отнесся к его словам серьезно, хотя и запомнил их.

Дело в том, что в общежитии было неспокойно, и Вениамин Захарович постановил, что в субботу-воскресенье педагоги по очереди там дежурят. Белкин как раз попал на дежурство, когда Володя с ребятами устраивали вечеринку. Там были московские ребята, которые пропадали на Трифоновке, потому что в общежитии проще выпить-закусить. Туда и Сева Абдулов бегал до того, как стал студентом. Я думаю, что они подружились, когда Володя был на III курсе. А дружили они необычайно. Володя Севу обожал, несмотря на то, что был старше минимум на четыре года.

Так вот — Белкин. Он читал классическую русскую литературу начиная с XVIII века. Читал очень увлекательно, я сам ходил на его лекции — было интересно послушать. Ребята ему очень доверяли и не любили — обожали! (Так они обожали и Андрея Донатовича Синявского, которого потом посадили). Боюсь сказать, какие стихи и песни он имел в виду, говоря о Володе как о поэте. Но если бы мне сказал об этом Массальский, Тарханов или Витя Монюков, я бы не отнесся к их оценке с таким доверием...

С какого-то момента в мои обязанности вошло заниматься распределением выпускников. В ту пору почти нигде, кроме Москвы, не было театральных ВУЗов, поэтому театры начинали слать гонцов еще в декабре-январе. "Право первой ночи" было испокон века у Художественного театра. Те, кто шли туда, оформлялись еще на третьем курсе через Первый отдел: Художественный был режимным, и находился на особом положении. У Юры Пузырева, например, отец оказался "врагом народа" (позже его, конечно, реабилитировали) — и Юру немедленно выкинули: как сын врага народа может работать в Художественном театре?..

Несмотря на то, что Володя учился нормально, устроить его в театр было непросто: трудные внешние данные — тяжелый прикус, тяжелая челюсть, небольшой рост.

"Дон-Кихота" в Большом театре, и Рита Жигунова, его жена, пригласила меня на этот спектакль. И Высоцкого с Мариной Влади она пригласила тоже. В Большом театре Володя с гордостью познакомил нас. Это было 6-7 июня или июля.

Уже прошел фильм "Колдунья", поэтому я знал, кто такая Марина Влади. Кстати, мы все сидели в первом ряду амфитеатра. Причем, заплатил за всех Марис. И после спектакля они с Ритой пригласили нас к себе, но я должен был ехать на день рожденья к Лесю Танюку...

После этого я видел Володю с Мариной только однажды, в ресторане ВТО, уже сравнительно незадолго до его смерти. Они зашли пообедать в перерыв, в половине пятого, и ресторан был закрыт. Она пришла с двумя сыновьями, один высокий мальчик, другой поменьше. Стояла теплая погода. Все были в светло-синих джинсовых костюмах, только Марина не в брюках, а в платье. А Володя — в коричневой замшевой куртке.

Его обожали работники ресторана. Но в этот день стоял новый швейцар, который не хотел пропускать. Ну, конечно, я уговорил, их пустили...

... С 1964 по 1974 год я служил у Образцова в Театре кукол. Ходил ли Володя туда на спектакли, не знаю. Но его концерт в театре устраивал я. Меня попросил местком, я позвонил и сказал, что, мол, Володя, Сергей Владимирович Образцов очень хотел бы послушать. (Образцов всегда поддерживал Театр на Таганке, писал рецензии). Володя говорит: "Я боюсь, что будет много народу". Я пообещал, что — только для коллектива театра, даже не в Большом зале, а в Малом, на 200 мест. "А я там был?" — спрашивает. "Нет, — отвечаю, — когда вы были маленьким, то не существовало этого здания. А когда вы стали большим, вы посещали в Большой зал. Малый вы не знаете. Это сказочно красивый, очаровательный зал".

"ты", несмотря на то, что разница в возрасте у нас небольшая. И многие студенты после окончания Студии говорят мне "ты". А он — нет. И, надо сказать, я тоже довольно редко "тыкал" студентам, тем более студенткам. Потому что считал: они взрослые люди, у них уже могут быть романы. Да, некоторые студенты бывали у меня дома, нас связывали какие-то дружеские отношения. Володя к их числу не принадлежал.

Выступить в Театре кукол он согласился, но не смог сразу назначить число. Чуть ли не сказал, что сам мне позвонит. Я предупредил, что заплатить за выступление мы не можем. "Борис Михайлович, о чем вы говорите! Я с удовольствием это сделаю ради вас, ради Сергея Владимировича. Сами вы будете?" — "Да, — говорю, — и жена моя придет".

Ездила за Володей Алла Костюкова. День, помню, стоял холодный, зимой 1973 г. Общевыходной день, вечером. Аншлага не было, потому что пускали только творческих работников: художников и актеров. Мы не разрешили даже приводить мужей и жен.

Образцов не присутствовал. Кажется, с частью труппы находился за границей. Концерт прошел замечательно. И Володя остался очень доволен.

Его, по-моему, не фотографировали. А записывал наш радист. Благодарила Володю, если мне не изменяет память, Ева Синельникова, которая теперь живет в Америке.

"Знаете, я сегодня неважно себя чувствую..." Сам несколько раз спрашивал: "Вы не устали?"...

В 1976 или в 1975 году я вернулся из Польши, и мы с Леней Харитоновым пошли обедать в ВТО. То ли мы сидели, а Володя к нам подсел, то ли наоборот.

Они с Леней очень хорошо относились друг к другу. Когда я, бывало, говорил: "Эти блатные песни Высоцкого...", Леня возмущался: "Ты не понимаешь! Это замечательно! Он — Есенин наших дней!" — "Он?" — "Да, он! Тебе потом стыдно будет — ты повторяешь, что говорят партийные функционеры!"

В ВТО Леня пожаловался Володе как автомобилист автомобилисту, как он мучается с машиной. А Володя рассказал такую историю.

Как-то раз он пригнал машину в Париж. Марина, кажется, встретила его в Бресте, оттуда они ехали вместе... И когда подъехали к ее дому, она сказала, что поблизости нет паркинга. "Ищи место, где можно поставить машину. Вот видишь, это мой дом. Сюда придешь". В конце концов, нашел он место, припарковал автомобиль. Вылез — чумазый такой и прочее, стал откручивать дворники и зеркало. Немедленно появился полицейский. Спрашивает, что он делает. Володя ничего не может объяснить. Тот моментально берет его за руку, потому что не понимает, в чем дело, и тащит куда-то.

"Марина! Марина!" Марина вышла: "Что случилось?" Володя говорит: "Я не знаю, что он от меня хочет". Она объясняет полицейскому по-французски: "Это мой муж". А тот: "Он выкручивал зеркало и дворники!" — "Так он из Москвы. Он русский". До того дошло: "Извините, месье! Я не знал, что вы русский, я бы вас не задержал. Мне известно, что у вас это снимают". Володя так смешно это рассказал! Замечательно! Я так не могу...

Летом 1980-го я вернулся из Германии. Друзья, которые встречали меня на вокзале, сказали, что Володя умер. Что завтра можно пройти с другой стороны в театр попрощаться.

Я узнал, что хоронить будут на Ваганьковском кладбище и решил присоединиться к процессии на площади Восстания... Вы видели, что творилось на похоронах Сталина? То были совсем другие похороны — мрачные. А здесь была скорбь с ликованием. Странное ощущение. Я даже не думал, что столько людей знают Высоцкого. Даже себе этого не представлял. Мне стало просто не по себе...

Осенью я решил провести во дворце культуры ЗИЛа, где уже много лет веду театральное отделение Университета культуры, вечер, посвященный Высоцкому. Узнал, что Любимов в Англии репетирует спектакль, приедет тогда-то. На это число и назначил. В 10 утра позвонил Юрию Петровичу, объяснил, в чем дело. Он, конечно, согласился. Сказал только, что не может быть весь вечер: в театре репетиция.

Людей пришло море, висели на люстрах — Наташа Крымова не даст соврать. Любимов выступал потрясающе. Зал рыдал. Под конец он сам заплакал и сказал: "Для меня это такое горе... Это все равно, что потерять родного сына".

Лариса СИМАКОВА

Раздел сайта: