Дятлов Андрей: Как хоронили Высоцкого

Как хоронили Высоцкого

Эту запись в дневнике я сделал 28 июля 1980 года, как раз в Москве бушевала «Олимпиада-80». Мне было 20 лет. Глупый случай вбросил меня в этот день и в это место — на Таганку: нам, студентам, набранным в переводчики к иностранным спортивным журналистам, выдали олимпийскую форму — курточку, бейсболку, футболку и джинсы, все олимпийских бело-голубых расцветок. Джинсы были «на среднего студента», как робы в Китае и их бесплатно ушивали в однй мастерской, как раз на Таганке. Туда я и вылез из метро с пакетом с джинсами...

Все остальное — как было записано, так и осталось.

«28 июля 1980 г.,

понедельник.

Высоцкий умер.

Оказывается, еще в пятницу. И хоть бы кто дал знать! Живем, словно в тюрьме – вести доходят с опозданием в полгода.

Совершенно случайно я попал на Таганку – и сразу наткнулся на милицейский кордон. Пришлось до входа на кольцевую линию добираться дворами. На Верхней Радищевской толпился народ – залезали на заборы, киоски, столбы.

Где-то читали стихи – усилитель разносил: «Гением быть трудно…» Я не сориентировался и не понял, что читали у входа в театр на Таганке. У забора, на который я влез, чтобы посмотреть – что же происходит? – несколько парней и девушек записывали в блокноты что-то, что диктовал парень, сидевший прямо на камне бордюра тротуара.

Возле меня кто-то сказал: «Вот, по-моему, Гафт…» Эта фраза сбила меня с толку. Подумав, что просто выступление артистов, я пожал плечами: стоит ли так стремиться увидеть, что там на сцене, если все равно слышно, что говорят? И пошел искать подход к метро.

Народу было так много, что даже дорогу нормально перейти было нельзя. Перебежал дорогу, где пришлось. Милиционер засвистел и вразвалочку пошел мне наперерез. Я не стал уклоняться от разговора и спокойно выслушал все, что он мне наорал. Видимо, мне передалось уже настроение тех, кого успел увидеть, еще не зная о том, что произошло. Даже отвечать этому ст. лейтенанту не хотелось. У него было тупое, красное лицо физически сильного, но недалекого человека.

То, что я увидел, выйдя на площадь перед театром, вновь удивило меня: огромное количество людей, ряды оцепления, конная милиция. У перехода две девушки спрашивали пожилую женщину: «Что произошло?» - «Высоцкого хоронят…»

Вот когда я узнал. Узнал, но не поверил: народу много, мало ли что в толпе говорят! А переспросить было не то чтобы неудобно, а как-то даже неловко, странновато – вдруг правда?

К несчастью, это была правда. Девушка, сжав мокрый платок, кричала молоденькому милиционеру-кавалеристу:

- А вы читали Высоцкого?.. Не читали! Вы только за пропиской в Москву приехали… Что вы в этом понимаете?

- Ну-ну, - зло проговорил миллионер, нагибаясь с седла. – Поговори, а я послушаю.

- Хам!

И она была права – милиция вела себя крайне неприлично. Понятно – им надо было выполнить свою работу. Но при этом хотя бы молчать, а не упиваться полномочиями...

У театра стояли несколько автобусов и две грузовые машины с венками. Это все, что я успел рассмотреть. По площади пролетело: «Выносят!» И через минуту автобусы поехали. Милиция зашевелилась, но поздно. Люди прорвали кордон, бежали за автобусами, махали, кричали…

Я тоже побежал, потом вернулся к метро. Работая локтями, подобрался почти к входу в театр. Не успели увезти Высоцкого, как тут же из окна театра убрали его фотопортрет. Вот так – умер – и можно убрать портрет.

Женщина с заплаканным лицом грозила кому-то кулаком в окна второго этажа театра и кричала:

- Позор!.. Не дали с человеком попрощаться, дайте хоть портрету сказать!..

И люди стали скандировать: «Портрет! Порт-рет! Порт-рет!» Мегафонов милиции не было слышно. Через головы к окнам театра летели цветы. Парни плакали. Мне запомнился один парень. Он стоял у стены метро, опустив руки, смотрел в одну точку и молча плакал. Рядом, закрыв лицо платком, плакала его девушка.

Люди всё кричали: «Портрет!» Тогда, чтобы хоть как-то разрядить эту массу людей, милиция открыла автодвижение. Троллейбус медленно двинулся вперед. Метр за метром он разрезал толпу на две части. И мы вынуждены были отступить. В прорыв вошли курсанты и нас оттеснили к метро.

Он сидел, сложив руки, и, словно опираясь ими на нижний край рамки, смотрел спокойно и буднично вниз, на людей. И только верхний правый угол снимка был перечеркнут наискось черной полосой.

Помню, как брат говорил мне однажды – давно, в детстве: «Вот поет Высоцкий». И ставил пленку, где Высоцкий пел: «Алел закат как сталь клинка, свою добычу смерть считала…» И я потом хвастался во дворе, что знаю песни Высоцкого.

– упущенного не вернешь. Какого человека не стало… Действительно гениальный певец и актер. И я не могу по многим соображениям написать большего. Но кое-кто даже рад будет, что Владимира Высоцкого похоронили...»

Раздел сайта: