• Наши партнеры
    Хостел77. Предлагаем заселение в новое общежитие видное от 230 рублей за сутки.
  • У моря

    И, конечно, был шторм. Вечерний, с багровым закатом и тучами, бегущими за горизонт в море. И волны с белыми головами ломали себе кости на скалах и на камнях пляжа. Они грозно ревели, разбегаясь для прыжка, бились в берег и, превратившись в белое кипящее молоко, зло шипели, возвращаясь в море.

    Эта история случилась в Югославии, в этом сказочном уголке земли, в городке, который называется Дубровник. Был конец сентября — золотое время для всех, любящих одиночество отдыхающих, да и для жителей, потому что волны туристов схлынули в Италию, Германию, Францию и Россию и восстановилось подобие покоя. Даже музыка из ресторана звучала мягко и сентиментально.

    Но... повторяю, был шторм, и ветер, и волны и все, что положено. А какая-то женщина плыла совсем близко от берега, взлетая на волнах и снова исчезая. Она пыталась выбраться на пляж, но снова и снова море затягивало ее обратно. Она еще не успела испугаться, потому что силы пока не покинули ее и берег был так близко. На пляже сидел только один человек, голый по пояс. Он рисовал шторм и закат и глядел поверх волн, а потом снова в альбом. Вот он что-то подправил, понаклонял голову вправо, влево и... заметил женщину. Конечно же, он бросил альбом и кисть и бесстрашно прыгнул в пучину. В два-три взмаха оказался он рядом с женщиной, взял ее за руки и... одна особенно огромная волна швырнула их вместе на песок — мокрых, тяжело дышащих и, безусловно, красивых.

    — Любишь плавать в шторм? — спросил он по-русски и довольно грубо — на ты, потому что ведь все равно не поймет.

    В ответ она подняла голову и просто и безгрешно поцеловала его, а потом без улыбки ответила по-русски:

    — [Люблю!]

    — Вы русская? — опешил художник.

    — Нет.

    — Впрочем, это неважно — все национальности тонут одинаково. А все-таки откуда вы?

    — Из Франции. А ты? — она перешла на ты, наверное, из-за плохого знания русского.

    — Из России! Разве незаметно?

    — Заметно.

    — Хорошо еще, что вчера у меня не получился рисунок и сегодня я пришел снова! — сказал он.

    — Хорошо, — ответила она.

    Они продолжали лежать на камнях, а языки пены пытались схватить их за ноги и утащить в море. Говорили они пустяки, но почти кричали из-за грохота и могло показаться, что они ругаются.

    — Как тебя зовут? — спросил он.

    — Катерина. Катя! Как хочешь! А тебя?

    — Александр! Очень приятно!

    — И мне.

    — Может быть, встанем?

    — Нет! Так хорошо!

    — Ничего хорошего в мокрых штанах. Кстати, нужно идти по городу. Где твои вещи?

    — А... Ты оттуда! — догадался он.- Русалка! Дочь Посейдона!

    — Что такое русалка?

    — Отложим изучение русского фольклора! Я серьезно.

    — И я серьезно. Вещи смылись.

    — «Смылись!» — передразнил он.- Не смылись, а смыло. А как пойдем?!

    — Если пойдем вместе, ты дашь мне брюки.

    — Что? — удивился он, — А я?

    — У тебя есть альбом!

    — У меня еще есть кисть, — сказал он, — и палитра.

    — Пол-литра — это замечательно, — воскликнула она, — потому что мне холодно! Отвернись!

    Она встала, отошла в темноту, и, когда он отвернулся, стала выжимать волосы и купальник, и потом крикнула:

    — Давай брюки.

    Он послушно разделся и отдал. Она выжала джинсы, надела их и хихикнула:

    — Как раз.

    Здесь они впервые взглянули друг на друга и остались довольны. Из ресторана доносилась та же ласковая мелодия, она пробивалась сквозь шум моря, а когда они пошли прочь от воды, звук стихии ушел, а мелодия стала внятнее и громче.

    По набережной шла странная пара: босая женщина в мокрых джинсах и купальнике и мужчина в плавках и рубахе, неловко прикрываясь альбомом. Люди, улыбаясь, смотрели на них, а они продолжали знакомиться:

    — Откуда ты знаешь русский? — спросил он.

    — Я работала в Москве три года и была замужем за русским переводчиком.

    — А теперь?

    — А теперь я не замужем за переводчиком.

    — Почему? — задал он глупый вопрос.

    — Он плохо переводил, — ответила она.

    — Теперь он переводит лучше.

    — Нет! Что ты делаешь теперь?

    — Преподаю в колледже русский.

    Они подошли к отелю на самом берегу, к отелю, где она жила.

    — Я пойду переоденусь, — сказала она.- Хочешь зайти?

    — В таком виде? Тебе удобно?

    — Конечно нет, — согласилась она.- Но совсем не лучше выходить с мокрыми брюками. Хотя я тебе брошу и с балкона.

    — Ромео одевает брюки под балконом Джульетты. Бедный Шекспир!

    — Так и договорились! — сказала она, — Дай мне твою рубаху и жди здесь.

    — Караул! Раздевают, — сказал он, снимая рубаху.

    — Что такое «караул»? — спросила она.

    — Караул — это караул.

    — А, понятно! Я сейчас.

    И она вошла в холл и независимо спросила у портье ключ. В окне второго этажа вспыхнул свет, а через паузу вниз полетели брюки и рубаха. Ромео оделся, и к нему спустилась Джульетта в красивом платье и причесанная.

    — Ты уже одет? — Спросила она.

    — О, да! Только не так красиво.

    — Давай я тебя причешу.

    Она расчесала ему волосы, как ей нравилось.

    — Вот так! — сказала она и снова его поцеловала. — Всё!

    — Нет не всё! Пойдем продолжать переодевание. Ко мне — это рядом.

    Он тоже жил в отеле, тоже на берегу. В том самом, откуда слышалась музыка.

    Пока он был под душем и одевался, она смотрела его картины и они ей, конечно, нравились.

    — Напеваю.

    — А какая разница?

    — Ну, я говорю нараспев стихи и перебираю струны. Получается печально и интимно. Вот так! — Он перебрал струны.

    — Спой!

    — Я не пою.

    — Ну поговори под гитару,

    — Как-нибудь потом. Пойдем что-нибудь съедим и выпьем!

    Они спустились в ресторан. Официанты узнавали его и благосклонно оглядывали его спутницу. И из уважения приветствовали его по-русски. Только вместо «здравствуй» говорили «спасибо!».

    — Они тебя любят! — сказала она, когда они устроились за маленьким столиком на террасе — прямо над морем.

    — Они любят русских, — ответил он.

    — Почему?

    — Потому что мы славяне и из-за войны. В Югославии знают, что это такое.

    — Везде знают, что это.

    — В Югославии особенно. Они даже говорят: наша страна до Владивостока.

    Оркестр заиграл какую-то русскую песню, и певица спела ее по-югославски.

    — Мне мясо, — сказала она официанту, — и кофе.

    — Мне тоже и что-нибудь выпить.

    — Русская? — улыбнулся официант.

    — Нет! Француженка.

    — Но это то же самое, — нашелся официант, не желая ее обидеть, и убежал.

    — Я не утонула бы. Ты что рисуешь?

    — Тебя! Как ты выходишь из воды. Из морской пены! Афродита пенорожденная!

    — Нарисуй что-нибудь из Москвы.

    — Я постараюсь, если ты хороший художник.

    — Я хороший!

    — Я говорю, если ты хороший художник.

    — Я хороший художник. Что это?

    — Надо же. Неужели похоже?

    — Похоже.

    Салфетки с видами Москвы ложились на стол.

    — Этого я не узнаю, — сказала она.

    — Где это?

    — На Садовом кольце, около площади Маяковского.

    — А это набережная Сены! Ты был в Париже?

    — Нет! Но это набережная Москвы-реки.

    — Но это, правда, площадь Согласия, — воскликнула она.- Откуда ты знаешь?

    — Видел в кино. И вот еще.

    Он набрасывал карандашом контуры всем на свете знакомых парижских достопримечательностей, и оркестр вдруг заиграл французскую мелодию, сразу после русской, без перехода, и певица спела ее по-югославски.

    Пришел официант, чему-то ухмыляясь. Это, вероятно, он попросил оркестрантов сыграть что-нибудь для французской гостьи.

    Составитель С. Жильцов. Тула: «Тулица», 1993

    1974

    Раздел сайта: