• Наши партнеры
    https://memorialvip.ru памятники из мрамора цена памятника из мрамора.
  • Свадебный генерал («Луи Армстронг еврейского розлива», кассета 10)

    {Пуск}ГОРСКИЙ: Ты, Володя, когда-нибудь прирабатывал за деньги в роли «свадебного генерала»? — ВЫСОЦКИЙ: Бывало. Но чаще всего приходилось петь за поесть и за выпить...

    Г.: Как говорится, вернее, поется — «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет». Скажи, ты на короткой ноге с сильными мира сего?

    В.: Скорее — на коротком поводке: куда поведут или повезут, туда и направляюсь. Меня, например, привозил какой-нибудь референт в кабинет партийного бонзы. А он: «Ну, Высоцкий, выдай что-нибудь остренькое». «Я — пожалуйста, я — выдам, только, боюсь, оно вас уязвит...» — «Ну почему же ты так сразу: «уязвит»... А чтобы остренькое притупить, надо пригубить «наркомовские сто грамм». Выпьем?». — «Мне что: хоть зима, хоть лето, дождь, грязь, а я на лыжах». Наливали, выпивали «Житно» (польская водка. — В.Г.). Пока мы — р-раз! — и не р-р- раз — давили флакон — я давай наяривать на гитаре и петь одну, другую... Покуда посредине песни бонза не обрывал: «Да ты, блатарь, знаешь ли чем это пахнет?!» А референт — спасибо ему! — амортизировал: «Вы же сами просили у него что-нибудь остренькое...» Поостыв, бонза шептал: «Хочу предостеречь: за такие песни тебя, Высоцкий, могут — по шапке! А могут и посадить» — «Посадить? Уже поздно. Разве что по обычаю древних — кажется, был у них такой обычай? — меня могут похоронить сидя». «Тогда выпьем за обычай...» — оживился партиец.

    Г.: И ты такое терпишь? И от кого? Люди, которые, без ложной скромности, заявляли о себе, что у них в задницах больше ума, чем в головах всех наших бардов: удивительные задницы, любопытно бы взглянуть на них.

    В.: Жалкое зрелище, смею заметить. Видел я их жопы в ведомственных банях.

    Г.: Неужели ты в помывках участвуешь?!

    В.: (разгрызая зубами спичку). Да. Меня за милую душу приглашают в сауны: Жванецкого — с портфелем, а меня — с гитарой. Что характерно: человек нигде не чувствует себя таким свободным, как в бане. Скинув одежку, он освобождается от условностей и принуждений, говорит о том, что в другой обстановке вряд ли сказал бы. Я собственными ушами слышал, как цинично большие люди насмехались над идеей построения коммунизма и над вождями, как умело отстаивали даже те ее положения, которые опровергнуты жизнью. Фарисеи всегда опаснее «нищих духом». Их лицемерие более изощренное, пойти на предательство для них ничего не стоит. Они не вернут тридцать серебряников, а невозмутимо положат их на сберкнижку. Иуда, быть может, один из немногих предателей, покончивших с собой.

    Г.: Все-таки странно, что «партийные бонзы» не пытались сделать тебя своим «глашатаем». Они же всегда хотели привлечь на свою сторону всех популярных людей, кто хоть как-то может влиять, так сказать, на умы масс...

    В.: Мне самому кажется странным, как мне удалось избежать вербовки. Может, помешали мои еврейские крови… Но это одно из предположений. Может, потому что я никогда не работал в том жанровом направлении, к которому призывает «наша родная коммунистическая партия — ум, честь и совесть нашей эпохи».

    Г.: Ты в нее не вступил из принципа или не приглашали?

    В.: (сплевывает остатки спички). Плевать я хотел на твою партию!

    Г.: Плевать? А элементарные правила гигиены? На пол плевать воспрещается. Забыл?

    В.: Но то на пол, а, на партию лозунга не было. Короче говоря: КПСС — не мое ведомство. Впрочем, не приглашали меня в коммунисты. Приглашали в основном в партийные кабинеты, бани и на дачи...

    {Стоп}

    ***

    К 20-летию со дня смерти В.С. Высоцкого

    Вадим ГОРСКИЙ

    «Луи Армстронг еврейского розлива»

    К публикатору и к читателю

    Похвастать, что я входил в «обойму» закадычных друзей «Луи Армстронга еврейского розлива» (эту кличку дали Высоцкому в КГБ. — В. Г.) — не могу. Мы просто иногда встречались и, что греха таить, перекидывались и прикладывались. Поэтому мои записи наших с Высоцким разговоров — это… как бы получше выразиться?.. записи сокартежника, собутыльника и соанекдотиста, а еще точнее, еще чистосердечнее — соглядатая. Филерские звукозаписи — особый жанр, со своими законами, эстетикой и профессиональными приемами. Сохранена ли здесь «чистота жанра»? Лишь отчасти. О том, что я «пишу» Высоцкого, кроме пары заинтересованных лиц из КГБ знал и еще один человек: сам — сам! — Владимир. Без малого 10 лет продолжались наши отрывочные разговоры, в которые вносила неожиданные и совсем неоправданные знаки препинания Лубянка. Шут с ней — если бы только Высоцкому с самого начала не пришлась по вкусу такая пунктуация. Ох уж эта вечная поэтическая склонность к неправильному употреблению знаков!

    Как я, собственно, вышел на Высоцкого? А вот как — стараниями поводырей из «культурного» управления КГБ, которые в свое время воспользовались моей врожденной глупостью, увлеченностью кино, театром, бардовской песней и неуемным желанием встретиться с Высоцким все равно каким путем. Меня снабдили «легендой», импортным диктофоном, и я («вкупе и влюбе» с Владимиром) стал записывать разговоры. Я почти наизусть знаю содержание кассет, уж на что на что, а на диалоги у меня всегда была профессиональная память. Но к шестидесятилетию со дня рождения Высоцкого я вознамерился переписать их (чтобы отреставрировать собственное прошлое)(аудиодоказательства!) потеряли или, что уже совсем невероятно, похитили! Я доволен тем, что в свое время у меня хватало ума производить стенографическую запись текста этих кассет в обычные школьные тетради, которых накопилось аж на целую книгу! (Узнай об этом на Лубянке — не миновать мне было бед.) Поэтому я задался целью — с помощью обветшалых тетрадей и собственной памяти тщательно, как в палеонтологии, восстановить кость за костью художнический остов Высоцкого.

    Всякий — даже поверхностный — читатель легко заметит, что мышление Высоцкого сплошь диалогично — эта диалогичность создавала трудности при обработке и подготовке текстов к публикации. Записанные в тетради разговоры скрупулезно «монтировались» и редактировались. Дешифровка стенографической записи привела меня к уверенности, что можно ограничиться только самыми необходимыми и немногочисленными «вырезками» из текста; в большинстве случаев они обуславливаются излишней «крутизной» слова: Высоцкий, как истинный русский мужик, не любил церемониться.

    В разговорах не только сказывается поэтический и актерский талант Высоцкого, но и его склонность к юмору (хотя, как это ни парадоксально, в 1962 году он был «выгнан с волчьим билетом» из московского Театра миниатюр «за отсутствие всякого присутствия чувства юмора») в большой комнате «трехкомнатной камеры» на Малой Грузинской — Высоцкий не утратил чувства юмора. Свое предсмертное желание он сформулировал так: «Когда я откину копыта, закажите мне приличный деревянный кустюм и проследите, чтобы человек, скроивший и сшивший его, не руководствовался девизом олимпийца: главное — не результат, а участие». (Слова эти записаны скрытым дистанционным записывающим устройством. Закладку «жучка» в доме сделал отец Высоцкого. Об этом мне рассказали в КГБ.) А на вопрос, каким ему хотелось бы остаться в памяти, ответил: «Живым, натурально! В противном случае мне придется сыграть роль трупа». Тут нет присущего говорящим для публики нарциссизма и желания выразиться поумней и посмешней: это частные разговоры. Не знаю, насколько мне удалось восстановить образ мыслей Владимира Высоцкого — не мне судить; но я уже удовлетворен тем, что он тесно пообщался со мной (или я — с ним?) в моих записях…

    экс-редактор художественных фильмов

    Печатается с оригинала: Журнал «Урал», №8 за 2000 г.

    1979