Зайцев В. А.: Владимир Высоцкий и современные русские поэты

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

И СОВРЕМЕННЫЕ РУССКИЕ ПОЭТЫ

Несколько лет назад, на рубеже 80—90-х годов, обозначился этап серьезного научного исследования поэтического творчества Высоцкого, когда стали появляться не только популярные мемуарно-биографические публикации, но и научно-исследовательские труды [1], а также учебно-просветительские работы, включая главы и разделы о поэте в школьной и вузовской практике [2]. В содержательном сборнике «В. С. Высоцкий: исследования и материалы» [3] были опубликованы статьи о классической и фольклорной традициях в творчестве поэта. Вл. И. Новиков выступил с интересной статьей «Владимир Маяковский и Владимир Высоцкий» («Знамя». 1993. №7). Можно назвать и некоторые другие публикации. В частности, существенное замечание было сделано поэтом Давидом Самойловым в воспоминаниях о знакомстве с Высоцким: «Он воплотил и соединил множество традиций, близких народному сознанию, — Некрасова, “жестокий” романс, фабричную песню, балладный стих советской поэзии 20-x годов, солдатскую песню времен Великой Отечественной войны, да и многое другое. В этом еще предстоит разобраться знатокам стиха и песни» [4].

Думается, одной из важных задач сегодняшнего высоцковедения является дальнейшее изучение творчества поэта в контексте русской и мировой литературы, в частности русской классической и современной поэзии, что поможет ответить на вопрос: что же он вобрал в свой поэтический арсенал из этих богатств и что внес нового в их развитие.

Мне хотелось бы затронуть один из аспектов решения этой сложной задачи, высказав некоторые предварительные соображения о вопросах рецепции и творческого взаимодействия В. Высоцкого с видными поэтами — его предшественниками и современниками. Речь идет об отношении его к поэтам-классикам ХХ — в первую очередь «серебряного» — века и к современным ему поэтам, а также об их (современников) отношении к нему, которое выразилось в высказываниях, оценках творчества, стихах-посвящениях.

Немало ценных материалов на этот счет находим в мемуарной литературе, в выступлениях и интервью самого поэта, близких ему людей. Их отбор, систематизация, анализ позволяют приблизиться к решению основной и самой важной задачи: определению роли и места творчества В. Высоцкого в развитии русской и мировой поэзии.

Путь Высоцкого в большую поэзию уникален и неповторим, но он в высшей степени плодотворен и результативен. Начав его на рубеже 50—60-х годов — в противовес тогдашнему официозу — с «уличных», «дворовых» песен, он стремительно приобщился к глубинным истокам поэзии, ее подлинным, непреходящим ценностям.

В число его любимых поэтов входили Пушкин и Маяковский, Есенин и Пастернак. Он хорошо знал творчество многих видных поэтов «серебряного» века. В воспоминаниях о школьных годах Высоцкого Игорь Кохановский пишет: «Литературой, в частности поэзией, мы увлеклись в десятом классе. Причем увлеклись серьезно. Узнав от учительницы о существовании В. Хлебникова (помню, нас совершенно потрясла строчка “Русь, ты вся — поцелуй на морозе”), И. Северянина, Н. Гумилева, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Б. Пастернака, Саши Черного, И. Бабеля, мы ходили в читальный зал Библиотеки им. В. И. Ленина, брали там книги этих писателей, читали, что-то выписывали, потом заучивали» [5].

Именно в годы молодости Высоцкого (время «оттепели») после длительного замалчивания произведения этих авторов начали возвращаться к читателям. И сильнейшее воздействие их творчества на художественные искания будущего поэта в пору особенно напряженных поисков и выбора им дальнейшего пути несомненно.

Совершенно справедливо, хотя поначалу и кажется несколько необычным, замечание Вл. И. Новикова в статье «Живой» (1988): «Стих Высоцкого, как и бардовский стих вообще, восходит к поэзии “серебряного” века, которая часто стремилась выйти за пределы сугубо “письменной” формы, слиться с музыкой, театром, изобразительной пластикой. Особенно важна для бардовского стиха была футуристическая традиция...» [6].

Последнее утверждение вряд ли можно распространить на бардовский стих в целом. Поэтика Булата Окуджавы, Новеллы Матвеевой все же мало общего имеет с футуризмом. Другое дело Высоцкий, хотя и в отношении его творчества, думается, не следует ограничиваться влиянием лишь одной поэтической школы.

Очевидно, «серебряный» век отразился в его поэзии более широко, на ней сказалось воздействие поэтики акмеизма (увлечение Гумилевым, Ахматовой), а вполне вероятно — и символизма, хотя бы косвенным, опосредованным путем, через различные явления постсимволистской поэзии. Однако в мысли Вл. И. Новикова есть свой резон, и он скорее всего прав, когда пишет: «Футуристическое начало в поэтике Высоцкого отчетливо просвечивает во внешних чертах стиха: составные и каламбурные рифмы, тонически организованные “сверхдлинные” ямбы и хореи...» [7].

Несомненно, все сказанное нуждается в обстоятельном подтверждении примерами, в конкретном сопоставлении текстов поэтов, которых, как мы знаем, любил Высоцкий, с его собственными. И конечно же, проводить непосредственные параллели и связи было бы скорее всего упрощением и натяжкой. Поэтому не случайно Вл. И. Новиков делает необходимое уточнение. «Это не значит, — подчеркивает он, — что зависимость здесь элементарно прямая. Несомненными “посредниками” в этой цепочке были Вознесенский, Ахмадулина, ранний Евтушенко, у которых Высоцкий многому научился» [8].

Действительно, не менее значимым для поэтической судьбы В. Высоцкого было воздействие на него поэтов-современников, его отношение к поэтам фронтового и послевоенного поколений, чьи стихи нередко становились основой поэтических спектаклей Театра на Таганке и со многими из которых он был лично знаком (с А. Межировым, Б. Слуцким, Д. Самойловым, Б. Окуджавой, Е. Евтушенко, А. Вознесенским, Б. Ахмадулиной и другими).

Конечно, взаимоотношения с этими поэтами складывались не всегда просто. Однако не случайно в интервью газете «Литературная Россия» в 1974 году, отвечая на вопрос: «Кто ваши любимые писатели и поэты?» — Высоцкий говорил: «Из современной поэзии мне по душе стихи Самойлова, Межирова, Слуцкого, Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенского...» [9]. А в ответе на анкету в 1970 году самым любимым поэтом он назвал Б. Ахмадулину [10].

Дружеское, доброжелательное отношение Высоцкого к названным поэтам находит подтверждение и в мемуарных свидетельствах Людмилы Абрамовой, Давида Самойлова, Вениамина Смехова, Вадима Туманова и других.

Одна из поздних песен Высоцкого «Притча о Правде и Лжи» (1977) содержит прямое посвящение Булату Окуджаве, которое было к тому же так прокомментировано в одном из выступлений: «Записана на этом диске и очень важная для меня песня “Правда и Ложь” (в подражание Булату Окуджаве). Вернее, это не подражание, а попытка написать чуть-чуть в манере Окуджавы — хотелось сделать ему приятное» [11].

Интересны свидетельства о том, как сами поэты-фронтовики относились к творчеству Высоцкого. Вот что писал Д. Самойлов в уже цитированных мною мемуарах: «Высоцкого интересовал не только конечный результат его песен и собственный успех. Ему важно было соизмериться с современной поэзией, узнать о собственном поэтическом качестве. Именно для этого собрались однажды у Слуцкого он, Межиров и я. Владимир не пел, а читал свои тексты. Он заметно волновался. Мы трое высказывали мнение о прочитанном и решали, годится ли это в печать. Было отобрано больше десятка стихотворений. Борис Слуцкий отнес их в “День поэзии”. Если память мне не изменяет, напечатан был всего лишь один текст. Это, кажется, первая и последняя прижизненная публикация Высоцкого» [12].

Есть и еще одно освещение этой встречи в мемуарах, — так сказать, с другой стороны, и даже более — изнутри, т. е., восприятие ее самим Высоцким. Вот фрагмент воспоминаний В. Смехова из главки «Поэт среди поэтов»: «Совсем не избалован был мастер признанием коллег. Ярче всего в памяти это иллюстрируется его встречей с Межировым, Самойловым и Слуцким в начале 70-х годов. Он вернулся с этого свидания буквально оглушенным, взахлеб пересказывал детали. Как они, живые классики поэзии, его выслушали, затем обсуждали — на предмет возможных публикаций. Как они неслыханно образованны, как божественно одарены. И что в конце долгой беседы запросто цитировали Володины строчки, прозвучавшие вначале, будто бы их зубрили загодя наизусть...» [13].

«неслыханно образованны», «божественно одарены» и т. п.) невольно порождает у меня некоторую иронию. Однако можно понять Высоцкого, который слишком уж привык, по словам Марины Влади, к тому, что его считают «автором-исполнителем — в лучшем случае бардом, менестрелем» [14]. И потому рассказ скорее всего точно передает действительную реакцию Высоцкого на событие. Продолжим цитату. Вот что еще говорит В. Смехов: «Но сейчас прежде всего отмечу важнейшую из деталей. Более всего автор был изумлен их, поэтов, изумлением... в свой адрес. Они подарили ему анализ его большого, как оказывается, таланта. Они исчисляли звуки, живопись, строй, стиль песен удивительным языком поэтоведения. Большие мастера сопоставляли элементы эстетики Высоцкого с примерами других времен и из других народов... Кажется, этот день одарил Владимира открытием в себе поэтической родословной. Словно свершился обряд рукоположения в Поэты и — связалась связь времен...» [15].

Из различных мемуаров известно, например, как Высоцкому нравились стихи Александра Межирова «Мы под Колпином скопом стоим...», «Баллада о цирке», «Закрытый поворот» и как в свою очередь Межиров восторженно относился к его песням, мог слушать их буквально целый день.

«... Володя был до болезненности самолюбив — боялся снисходительного отношения. Стихи читал только Межирову и Самойлову... И мне показалось, что они отозвались о его стихах не так, как бы ему хотелось. Просто обожал Ахмадулину, так мечтал, чтобы она назвала его поэтом» [16].

А. С. Макаров приводит интересный эпизод, проливающий свет на восприятие Высоцким и Ахмадулиной творчества друг друга и даже их непосредственное художническое взаимодействие: «Вспоминаю одну встречу с Володей у Беллы Ахмадулиной. Собралась компания близких людей. Раздался телефонный звонок. Белла сказала, что сейчас приедут Володя и Марина. Вскоре они приехали. Володя спел только что написанную песню... “Баллада о детстве”. Она произвела фурор. Потом еще что-то спел. Все сидели за столом — это было в мастерской Мессерера, мужа Ахмадулиной. Там был длинный стол, а дальше проем со ступеньками, ведущими выше, в мастерскую. Я увидел, что Белла сидит на этих ступеньках и что-то пишет. Володя пел, пел, пел, а когда отложил гитару, Белла без всякого предварения — без всякого! — стала читать свои новые стихи. Получилось такое невольное вроде бы соревнование. Она так зажглась и в то же время так ревновала к этому вниманию, что даже не сумела дождаться, пока воцарится молчание, и своим небесным, срывающимся голосом начала читать поразительные стихи» [17].

Трудно сказать, что было тогда написано и прочитано Беллой Ахмадулиной, но хорошо известно ее большое стихотворение «Москва: дом на Беговой улице», посвященное Владимиру Высоцкому, и ее «Слово о Высоцком», где она, четырежды назвав его Поэтом с большой буквы, выделила сердцевину его многогранного таланта: «Если нам исходить из той истины, что заглавное в Высоцком — это его поэтическое урождение, его поэтическое устройство, тогда мы поймем, что препоны и вредоносность ничтожных людей и значительных обстоятельств — все это лишь вздор, сопровождающий великую судьбу» [18].

«соревнование», то по отношению к Евтушенко и Вознесенскому, разница в возрасте с которыми была около пяти лет, Высоцкий действительно мог чувствовать себя в чем-то учеником. Кстати, можно сравнить отношение Е. Евтушенко к Вл. Соколову, И. Бродского к Е. Рейну — оба считали старших товарищей своими учителями. Но у Высоцкого это еще осложнялось тем, что он воспринимался лидерами «шестидесятников» прежде всего как бард, менестрель...

Вот почему столь непросто складывались его отношения с ведущими поэтами-шестидесятниками. Сегодня Андрей Вознесенский вспоминает, что в его стихах 1980 года «Высоцкий впервые был назван поэтом, а еще были слова “всенародный Володя”...» [19]. Действительно, строки «Не называйте его бардом, // Он был поэтом по природе. // Меньшого потеряли брата...» — появились вскоре после смерти Высоцкого.

Более того, одно из первых и по-своему особенно сильных стихотворений, посвященных ему, — «Реквием оптимистический» — было Вознесенским написано еще в 1971 году. Правда, тогда (видимо, из «тактических» соображений) оно было названо «Реквием оптимистический по Владимиру Семенову, шоферу и гитаристу» и начиналось строкой: «За упокой Семенова Владимира...».

В новой же редакции, в которой прозвучала подлинная фамилия поэта, оно появилось лишь через несколько лет, в сборнике «Дубовый лист виолончельный» (1975), но и там Высоцкий представал как «шансонье всея Руси», «русской песни крепостной», и Россия рыдала о нем как «о златоустом блатаре»... О поэте речи не шло. Высоцкий сотни раз играл в поэтическом спектакле Вознесенского «Антимиры», пел там «Песню акына» на его стихи, пел в спектакле «Берегите ваши лица» свою гениальную «Охоту на волков», наконец, на десятилетие «Таганки» спел ему со сцены: «От наших лиц остался профиль детский, // Но первенец был сбит, как птица, влет. // Привет тебе, Андрей, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский. // И пусть второго бог тебе пошлет...».

Этот куплет Вознесенский впоследствии процитировал в одном из фрагментов своей поэтической прозы, названном «Всенародный Володя» [20]. Все это так, и тем не менее не следует тут что-либо спрямлять и идеализировать.

«Жизнь без вранья» читаем: «Из недавней книги А. Вознесенского “Прорабы духа” читатель узнает об особой близости двух поэтов. И это, разумеется, правда, подтвержденная цитатами, не относящимися, впрочем, к последнему периоду жизни Высоцкого. Но был и он, этот последний, сложный период. Тогда, в частности, решался очень важный для Высоцкого вопрос о приеме его в Союз писателей. Вопрос этот так и не решился. Дело даже не в формальностях. Володе было горько сознавать, что слова о неизменной поддержке, которых он в изобилии наслушался прежде, так и останутся словами» [21].

И если уж говорить о том, кто искренне считал и первым назвал Высоцкого еще при жизни настоящим поэтом, то надо прежде всего вспомнить И. Бродского. На пресс-конференции 1989 года М. Влади говорила об издании книги стихов Высоцкого: «Предисловие согласился написать Иосиф Бродский — единственный крупный поэт, который назвал Высоцкого поэтом» [22].

А еще ранее в своей книге «Владимир, или Прерванный полет» она рассказывала об одном из важнейших эпизодов, связанных с поездкой в Соединенные Штаты: «К счастью, на следующий день у нас назначена встреча с Иосифом Бродским — одним из твоих любимых русских поэтов. Мы встречаемся в маленьком кафе в Гринвич-Виллидж. Сидя за чашкой чая, вы беседуете обо всем на свете. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он очень серьезно слушает тебя. Потом мы идем по улицам... Продолжая разговор, мы приходим в малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, — настоящую берлогу поэта. Он готовит для нас невероятный обед на восточный манер и читает написанные по-английски стихи. Перед тем как нам уходить, он пишет тебе посвящение на своей последней книге стихов. От волнения мы не можем вымолвить ни слова. Впервые в жизни настоящий большой поэт признал тебя за равного». [23]

И еще об одном видном поэте совсем иной стилевой ориентации, чем тоже столь различные между собой Бродский, Высоцкий, Вознесенский, но поэте истинно народном по своим истокам, которого иные исследователи относили по ведомству «тихой лирики» или «почвенного направления». Это Николай Рубцов — человек и поэт трагедийного мироощущения и столь же трагической судьбы.

В книге «Воспоминания о Николае Рубцове» один из его вологодских друзей приводит такой многозначительный эпизод: «... Когда я пришел к Николаю вечером, он сидел на полу, тут же рядом стоял проигрыватель, звучали песни Высоцкого. Одну из них он проигрывал снова и снова, внимательно вслушиваясь в одни и те же слова, а потом спросил: «Ты бы так смог? — И как бы сам себе ответил: — Я бы, наверное, нет...» [24].

Так, Д. Самойлов отчетливо видит творческую эволюцию Высоцкого-поэта в направлении все большей значимости и глубины художественно решаемых им социальных и философских проблем: «В серьезных разговорах о явлениях и событиях жизни он вырабатывал позицию и черпал темы для своих песен. Уже не “были московского двора” питали его вдохновение, а серьезные взгляды на устройство мира» [25].

Как уже отчасти говорилось, И. Бродский, один из немногих, отметил и неоднократно подчеркивал в своих выступлениях и интервью невероятную одаренность Высоцкого, его абсолютное языковое чутье, замечательные, феноменальные рифмы и, таким образом, его роль в развитии языка русской поэзии и современного стиха [26].

Наконец, итальянский композитор Луиджи Ноно, высоко оценив силу и красоту песен Высоцкого, справедливо заметил: «Я думаю, что его смерть — это потеря для русского театра, а в еще большей мере — потеря для русской поэзии... Лучшие песни Высоцкого — это концентрация великой русской культуры. В этих песнях все ее историческое прошлое и трудное настоящее...

Хотя Высоцкий родился на русской земле, он — человек и поэт мирового масштаба» [27].

оценка его вклада в развитие всей отечественной поэзии ХХ века.

Это выразилось в предельном насыщении ее социальным содержанием, в расширении ее жанрового диапазона, в обновлении «вечных» тем и мотивов лирики, в обогащении, вслед за классиками — Пушкиным и Маяковским, Некрасовым и Есениным, Хлебниковым и Пастернаком, наконец наряду с Бродским — современного русского поэтического языка и стиха, введении в него различных речевых слоев живой разговорной стихии.

Конкретное изучение названных, а также других важных аспектов и проблем (традиций, поэтики, стиля, интертекстуальных связей) остается важнейшей задачей нашего высоцковедения.

Примечания

В Союзе писателей не состоял... : Писатель Владимир Высоцкий. М., 1991; Рудник Н. М. Проблема трагического в поэзии В. С. Высоцкого. Курск, 1995.

[2]  Современная советская поэзия: Материалы к спецкурсу. М., 1988.

[3] В. С. Высоцкий: исследования и материалы. Воронеж, 1990.

[4] Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. М., 1989. С. 269.

[5] Там же. С. 200.

 Новиков Вл. Высоцкий есть Высоцкий. М., 1995. С. 7.

[7] Там же.

[8] Там же. С. 8.

[10] В. С. Высоцкий. Что? Где? Когда?: Библиографический справочник (1960–1990). Харьков, 1992. С. 378.

[11] Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. С. 125.

[12] Там же. С. 269.

[13]  –105.

[14] Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М., 1989. С. 95.

 Смехов В. Указ. соч. С. 105.

[16] Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. M., 1988. С. 254.

[17] Там же. С. 108.

[19] Вознесенский А. Аксиома самоиска. М., 1993. С. 8.

[20]  По воскресеньям начальство пило на дачах // Моск. комсомолец. 1996. 15 мая.

[21] Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. С. 211.

[22] Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Кн. 3. М., 1992. С. 195.

[23]  Указ. соч. С. 94–95.

[24] Воспоминания о Николае Рубцове. Вологда, 1994. С. 266.

[26]  Высоцкий и Бродский // Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев, 1992. № 2. С. 6.

[27] Живая жизнь. Кн. 3. С. 102, 103.

Раздел сайта: