ЧЕГО ПОНИМАЮЩЕМУ ДОСТАТОЧНО
Вышла в свет книга В. Перевозчикова о Высоцком «Посмертная судьба»1, в которой, в отличие от его «Правды смертного часа» с привлечением только отрывочных цитат избранных автором мемуаристов, есть отдельные интервью, из которых безусловно ценными я бы в первую очередь назвал рассказы друга Высоцкого Бабека Серуша, бывшего участкового милиционера с Малой Грузинской П. П. Н-ева, бывшего актера Театра на Таганке Анатолия Васильева и несколько небольших фрагментов из трех-четырех других интервью, где сообщаются сведения, вызывающие доверие. Их публикация без комментариев (если не считать кратких предисловий интервьюера) является безусловным преимуществом и ностальгически напоминает славный период выхода книг «Живая жизнь».
К сожалению, основная часть остальных главок книги построена опять по методу «Смертного часа»: в авторском тексте игнорируются ссылки на источники информации, изобилуют мнения, а не доказательные выводы. Вот безобидная, казалось бы, фраза: «Точнее эту ситуацию описывает...» имярек (с. 277). Что второй мемуарист точнее первого, идущая следом цитата не убеждает – во всяком случае, не убеждает того, кто помнит систему взаиморасчетов с государством при советской власти. Убери автор категорические оценки, не навязывай того, чего нет, – книга обрела бы другую ценность – ту, о которой говорит в последней главке «Посмертной судьбы» Вл. И. Новиков. А говорит он о том, что когда приводятся «все свидетельства, все версии», то «sapienti sat (умному достаточно), чтобы самому все проанализировать и понять...» (с. 425). Слова эти приведены профессором в контексте, к которому я вернусь как к главной причине, побудившей меня взяться за эти заметки.
«Посмертной судьбы», непроверяемы на аутентичность, ни одну из таковых, как и в своих заметках о «Правде смертного часа»2, ни анализировать ни оценивать я не буду. Как и там, я буду рассматривать сообщения только самого автора: именно они демонстрируют его метод создания жизнеописания выдающейся личности.
Цитата: «Ну а после регистрации брака Высоцкого с Мариной Влади говорили, что он принял французское гражданство и давно живет в Париже, а в Москву прилетает два раза в месяц, чтобы сыграть в „Гамлете". И вот на одном совещании армейских политработников один из выступающих официально заявляет, что Высоцкий эмигрировал во Францию. Высоцкому это передали, он пытался протестовать, но «ватная стена" глушила все. Тогда В. В. пишет песню „Нет меня – я покинул Расею..."» (с. 285).
Я привел столь длинную цитату как пример, уж не знаю, нежелания, что ли, ее автора пользоваться не вызывающей споров датировкой известных исследователям событий. Во-первых, никто так говорить «после регистрации брака» (01.12.70 г.) не мог, поскольку не было этого спектакля: оставался еще целый год даже до премьеры «Гамлета» (29.11.71 г.). Во-вторых, названная песня написана не только до «Гамлета», но и до регистрации брака. В-третьих, неоднократные (по словам Высоцкого) выступления лектора (а не «на одном совещании») послужили поводом «тогда» не написать, а вспомнить и спеть (на концерте в Театре им. Вахтангова, 1979 г.) давно написанную песню. Пора бы и «ватные стены» расставлять не по выдумке где ни попадя, а документально3.
Через полсотни страниц, в главке «Эмиграция», автор книги вновь возвращается к придуманной им легенде: «Вспомним, что еще в1970 году –вероятно, сразу после того, как в Москве стало известно о браке Высоцкого и Марины Влади, В. В. возмущался, кому-то звонил, требовал опровержения...» – и следом опять эта песня, в другой, правда, пунктуации: «Нет меня, я покинул Расею!..». И – как логичный после вступительной легенды – переход к заголовочной теме: «А Высоцкого как будто подталкивали к эмиграции» (с. 339). Ну, право же, не украшают книгу такие «исследования».
– «что особенно важно – старший друг» Высоцкого (с. 311). В чем здесь смысл, если по возрасту он моложе на пять лет, понять трудно.
В. К. Перевозчиков ничтоже сумняшеся утверждает, что «все книги зарубежных издательств из библиотеки Высоцкого <...> один из близких родствен ников собрал <...> в день смерти В. В. и отнес в КГБ» (с. 332). Собрал не чтоб они не попали в КГБ, а именно туда и отнес? Если опечатка – извиниться надо, если нет – надо назвать источник информации, каковым, разумеется, может быть только документ из ФСБ.
Поговорив на другие интересные темы, через десяток страниц автор возвращается к «тамиздату»: «Только совсем недавно появились сведения, что все эти книги один из близких родственников сразу отнес в КГБ СССР. Вот как это объясняет Нина Максимовна Высоцкая в альманахе „Мир Высоцкого" (Москва, 1997 г.): „Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещенную литературу, могли быть привлечены к ответственности. Поэтому часть книг из дома унесли..."» (с. 344).
Единственная на всю книгу цитата с отсылкой к доступному источнику. Хоть за это спасибо: легко проверить, скажем, что из цитаты бесследно (без отточия) исчезли слова в скобках «(такое было время)», в оригинале идущие за словом «ответственности»4. А ведь они суть историческая справка для нынешнего поколения. И даже неудобно доказывать очевидное – что совсем не «это объясняет Нина Максимовна», не выдумку про «отнес в КГБ СССР», а строго наоборот – от КГБ, чтоб не конфисковали. На столь смелую – шиворот-навыворот – интерпретацию процитированных «появившихся сведений» едва ли может решиться хоть один исследователь.
«жанр „человек с гитарой" – авторская песня – все-таки не высокая классическая поэзия...» (с. 345). Сформулировано так, что отскочит любой комментарий от «жанра „человек с гитарой"» и «высокой классической». Непонятно, почему нельзя было проконсультироваться хотя бы у студента филфака о существовании таких понятий. Ведь о поэте книга-то, неуместны в ней термины и оценки из досужей лексики застолья.
А вот походя этак сообщается, что у Иосифа Бродского «хранилась значительная часть рукописей В. В., но, главным образом, черновые варианты», «сейчас они опубликованы s тульском пятитомнике и германском семитомном издании» (с. 346). Вот как это можно сказать о «значительной части рукописей», не ссылаясь ни на кой источник? И почему бы автору предварительно не полистать названные им издания, чтобы убедиться, что никаких публикаций «черновых вариантов» там нет. И не может быть – потому что публикация черновиков, как известно, требует огромной предварительной филологической работы, каковой, опять же как известно по огромному количеству различных изданий Высоцкого, пока не занимался ни один текстолог в мире5 (вернее, пока не опубликовал).
В предисловии к интервью Н. А. Крымовой автор утверждает, что именно ей «принадлежит идея книги „Правда смертного часа"» (с. 419). Как говорится, убей – не поверю, если понимать, что книга в изданном составе и есть осуществленная идея. А в интервью было приятно, конечно, прочитать об окончании давнего снейспора: «Но сейчас я понимаю, что когда написала „поэт, рожденный театром" – это неправда <...> Поэт, просто большой поэт» (с. 420).
Завершается «Посмертная судьба» публикацией интервью доктора филологических наук Вл. И. Новикова. Его цитату, упомянутую мной в начале, теперь привожу полностью: «Я понимаю, на какой риск вы пошли, публикуя „Правду смертного часа" в то время, когда живы многие свидетели и участники этих событий. Но методологически я нахожу эту книгу абсолютно правильной. Приведены все свидетельства, все версии, а sapienti sat (умному достаточно), чтобы самому все проанализировать и понять...» (с. 425).
обязан разъяснить (трибуна у него есть), как это понимать (а если текст неаутентичен – тем более). Когда приводятся –все свидетельства, все версии <...> чтобы самому все проанализировать и понять» – значит ли это, что под словом «самому» подразумевается читатель, а не тот, кто эти свидетельства публикует? А если да, то на каком же основании эта книга признана методологически правильной? Подстраивать под понравившуюся авторскую концепцию избранные отрывочные цитаты избранных свидетелей, игнорируя публикацию их оппонентов, утверждать то или иное, вообще на источники не ссылаясь и так далее (в указанном «Ваганте» примеров всего названного я приводил множество), – разве это информация для читательского анализа, sapienti sat? В примененной автором «методологии» эта книга предназначена не sapienti (умному, понимающему и пр.), а edenti (едящему, проглатывающему и пр.), уж коль потребовалась латынь, извините. Кто ж усомнится в правильности названной Вл. Новиковым методологии, но (повторю вопрос) по каким признакам (хоть один пример!) эта методология обнаружена именно в этой книге? Понимаю: не мне судить, тем более требовать каких-то отчетов. Но цитата доктора филологии в напечатанном составе является, на мой взгляд, опасным прецедентом – руководством для построения версий любой заданной конфигурации.
К слову сказать, как легко рушатся такие карточные домики, стоит только появиться тому, с чем можно сравнивать (в новой книге автор иногда решается дать читателю такую возможность). Вот говорит один из ведущих мемуаристов: «Ведь главным было – скрыть про наркотики. Если бы власти узнали про наркотики...» (с. 378) – это о посмертных днях. А вот и сам представитель власти – участковый милиционер: «Уже прошла информация о том, что Высоцкий употребляет наркотики <...> Звоню. Высоцкий сразу открывает дверь» (с. 250) – это, понятно, о событиях прижизненных. Sapienti sat.
Ну и совершенно непонятно, о каком таком «риске», «когда живы многие свидетели и участники этих событий», идет речь. Странным образом эти слова Вл. Новикова перекликаются с подобным же утверждением тоже доктора филологических наук, А. В. Кулагина, опубликованным в статье под рубрикой «Рецензии. Аннотации»6: «Выпустив свою хронику <...> Валерий Перевозчиков явно „подставился". Трудно было ожидать спокойной реакции и профессионалов, и любителей – слишком многие лица прямо или косвенно задеты этой книгой. Три резких отклика в журнале „Вагант-Москва" (1999. № 1-3) –показатель редкого для высоцковедов единодушия» (с. 509).
Не странно ли, что вот уж третий год (а если считать от газетной публикации, то – пятый!) ни один из «слишком многих» «задетых» «свидетелей и участников событий» ну просто ни разу нигде и никак не отреагировал. Да потому что никто «из них» никак не «задет», и «три резких отклика», как прекрасно понимает автор цитаты, писали отнюдь не представители этих не существующих «слишком многих». Курьёзно и утверждение о некой неспокойной «реакции и профессионалов, и любителей». Ну побеспокоились три любителя, а где отражено «профессиональное»-то беспокойство? В цитируемой статье профессионала, в полторы страницы, вышедшей через кой-то год?
– тот подзабытый в литературоведении продуктивный жанр, который высвечивает как некомпетентность критикуемого, так порой и ошибочность взглядов критика. Хотя по контексту приведенной выше цитаты логично ожидать «единодушие высоцковедов», статья, как ни странно, оказалась защитной речью против тех самых «трех резких откликов». «Беспокойство» же продемонстрировано на виртуальную тему – во всяком случае, отнюдь не по поводу недостатков или преимуществ вышедшей в свет книги.
«Фактические ошибки? Да, они есть и отмечены рецензентами. Недостаточно критическое отношение к мемуарам, отсутствие необходимого комментария к ним? Разумеется <...> Спешка<...> Похоже, и это имело место <...> Но самое главное <...> наркотики, алкоголь... Так что же, выбросить книгу в корзину? А именно такую судьбу пророчит ей один из рецензентов. Не будем торопиться» (с. 509).
Я процитировал практически всё, что касается книги «Правда смертного часа», ибо остальная часть статьи повторяет уже сказанное: «Да, от этого страдают близкие, друзья, участники событий» (с. 510) и так далее. Надо ли напоминать только что сказанное, что печатных подтверждений страданий «участников событий» уж который год не обнаружено. И слова о некоем «риске» или «подставился» суть слова, извините, ни о чем.
Оставшиеся полстраницы статьи посвящены «высоцковедению как науке» (с. 510) и пушкиноведению, в развитие мысли, цитирую: «При чтении книги В. Перевозчикова приходит на ум параллель с П. Анненковым, с его „Материалами для биографии А. С. Пушкина"» (с. 509).
«Правду смертного часа» самим сравнить портрет Высоцкого кисти Перевозчикова – и анненковское решение портрета Пушкина: «... Широта интеллектуальных интересов, благородство натуры и твердость характера, бескорыстная преданность искусству поэзии – эти свойства Пушкина-человека, во многом неожиданные для тогдашнего читателя, были верно и точно воссозданы в очерке Анненкова <...> И „Материалы для биографии...", и само анненковское издание были восторженно приняты и оценены литературной общественностью»7
Приведу еще цитату: «... Имя Анненкова как биографа Пушкина всегда будет пользоваться заслуженной симпатией исследователей и читателей Пушкина, потому что книги Анненкова – это действительно биографии. В них мы находим не просто собрание фактов и умелую их обработку, но связный, увлекательный рассказ о жизни Пушкина, проникнутый общей и цельной идейной концепцией. Другого такого рассказа пушкинская биографическая литература не знает»8. Вот и сравните «умелую обработку фактов» одного – и другого, какой «идейной концепцией» проникнут рассказ одного – и другого. И оцените, правомерно ли даже называть этих авторов в одном контексте.
Хоть слова «А фактические неточности? Они, кстати, есть и у Анненкова» (с. 510) попросту неуместны: не о том речь, – тем не менее они оказались вступительными к последним строкам защитной речи: «И книгу Перевозчикова надо все же не выбрасывать в корзину, а сообща уточнять и дополнять. Ведь нельзя все сделать сразу как надо – особенно на таком рискованном материале» (с. 510).
Здесь я должен, наконец, сказать, что не предлагал выбрасывать «Правду смертного часа», а сказал, что наши правнуки отправят ее в ту же корзину, где находятся книги, учеными признанные фальсификациями. И сроки, на удивление, сокращаются, судя по некоторым сведениям даже в «Посмертной судьбе». Да, уточняют «даже Анненкова». Уточняют все научные биографии, все научно подготовленные тексты – на основании новых фактов, новых прочтений первоисточников и так далее. Для того и существуют науки о Пушкине, о Грибоедове9«методология» В. К. Перевозчикова толкает и его к шеренге этих писателей. Ну кто ж не согласится с А. В. Кулагиным, что «нельзя все сделать сразу как надо». Так разве это не значит, что, следовательно, нельзя и издавать то, что не «как надо»? Черновая работа всегда в разы превышает беловую, и коль не готова последняя – не беги в издательство. А чтобы издавать «как надо», необходимо предварительно заниматься исследованиями и результаты публиковать в научной периодике. Вот тогда-то и появятся «уточнения».
Не смени В. К. Перевозчиков составительство на авторство – его книгам цены бы не было. Да побольше бы отсылок к проверяемым источникам информации. И было бы ах как хорошо издать заново «Живую жизнь», с публикациями новых интервью. Да без купюр в ранее опубликованных, да чтоб с предисловием составителя, в котором бы он сообщил, что фонограммы всех опубликованных им интервью он передал в РГАЛИ10, и в том же тексте, следом – номера фонда и единиц хранения. Или – в другое хранилище, имеющее статус государственного архива, – то есть в такое учреждение, в котором не будут изгаляться и куражиться, а без скандалов и проволочек предоставят возможность познакомиться с этими «единицами хранения».
А то ведь что получается. Читаем «Живую жизнь», книга третья, рассказ Янкловича о первом января 80-го: «... И я понимаю, что ему самому нужно в Москву – кончилось „лекарство". А Марине он сказал, что с этим все покончено..."» (кн. 3, с. 161). В «Правде смертного часа» второе предложение из этой цитаты исключено отточием (с. 12). О событиях в главке «Март» автор в результате этой манипуляции «получил право» написать, что «Высоцкий решает все рассказать Марине...» (с. 76) – в марте то есть, а не как в фонограмме. Да так ли и в фонограмме – никто не проверит: как публикатор наметил последовательность событий, так и осуществил, без каких-либо обьяснений.
Такая же «мелочь» по дате 31 декабря 1979 г. В этот день Высоцкий не то «едет получать телевизор для одной девушки, отвозит его к ней домой» (с. 9); не то – «холодильник», и, опять же, отвозит к ней (кн. 3, с. 160). Или сам ничего не получает и не отвозит: ведь когда он заехал вечером к этой девушке, то его (телевизор, однако), по ее (девушки) словам – «уже привезли, поставили и он у меня работал» (с. 10).
«единицы хранения» появятся, то и «мелочи» исчезнут: вместо манипуляций с «построением» цитат автор прибегнет к доказательству своей позиции, противоречащей факту фонограммы, а не будет перекраивать сам источник. Вот тогда эти тексты заинтересуют и исследователей.
Нельзя не согласиться с главной, на мой взгляд, даже знаковой оценкой А. В. Кулагина, что «в самом акте выхода этой книги заключена своя драма, и это драма, может быть, всего высоцковедения» (с. 509). Вот только с авторским развитием этой мысли согласиться невозможно: «Так мы и говорим о драме, сталкивающей научный поиск и живых людей <...> Разрешить эту драму сегодня можно только одним способом – запретить высоцковедение» (с. 510). Как уже было показано, «столкновения» умозрительны. Иронизировать о запрете высоцковедения едва ли уместно: в том-то и беда, что «акт выхода» суть свидетельство отсутствия у нас науки о Высоцком. Не запрещать ее надо, а культивировать.
Наплевательское отношение к качеству исследовательских работ – этот ползучий эмпиризм продемонстрирован ведь еще раньше «Смертного часа». И объявился сей газетно-репортерский вирус – первенства версии в ущерб анализу – в изданиях Высоцкого не случайно. Среди авторов и издателей немало фамилий, хорошо знакомых высотистам. Это отнюдь не графоманы, в отличие от упомянутой шеренги. Собранный их подвижническим трудом материал, их готовность принести пользу – именно науке о Высоцком, – оказались ею же не востребованными...
«Сегодня же такая наука – высоцковедение – уже существует, и одно из подтверждений тому – сборник, который читатель держит в руках», то есть альманах «Мир Высоцкого» (с. 510). Это утверждение А. В. Кулагина, не понаслышке знакомого с научным пушкиноведением11, суть комплиментарная декларация, не более того. Ибо едва ли кто из авторов альманаха не знает, с чего начинается научное литературоведение: «Текстологическое исследование – это фундамент, на котором строится вся последующая литературоведческая работа»12.
–это лишь часть текстологической работы, уж десяток лет никем так и не продолженной. Нет ни одного открытого текстологического комментария ни к одному произведению. Ни одной работы по истории текстов (см., напр., примеч. 9). Ни одного исследования ни одного черновика (см., напр., примеч. 5). Ни одной публикации по работе с первоисточниками – а одних только авторских фоног рамм не одна сотня часов. Публикуемые в альманахе интерпретации однажды установленных текстов – еще не научное высоцковедение.
Впрочем, это отдельный и очень серьезный разговор. Памятуя блистательную статью М. Филина «Кто есть кто в науке о Пушкине» (Русская речь, 1996, № 3) с редкого юмора «классификацией» по «штатному расписанию» от «пушкинистов» до «пушкинианцев», – я воздержусь пока от продолжения темы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевозчиков, Валерий. Правда смертного часа. Посмертная судьба. – М.: Политбюро, 2000.
2 «Если сразу не разберешь...» // Вагант-Москва, 1999, № 1-3.
3 «Написал я ее очень давно <...> А совсем недавно мне рассказали, что один лектор <...> Я с ним разговаривал <...> Я надеюсь, что он больше не работает» (Старатель, М., 1994, с. 219).
4 Высоцкая Н. М. О библиотеке сына. // Мир Высоцкого, 1997, Вып. 1, с. 453.
5 «Источник» предназначены помочь читателю разобраться в рукописях, не более того. Это публикации всего лишь транскрипций и всего лишь факсимиле рукописей. В то время как «прочесть и передать (читай – опубликовать. – Ю. Т.) текст черновика вовсе не значит только прочесть и передать все слова рукописи, точно отметив, где какое из них находится, как написано и как зачеркнуто и переправлено, а значит также установить последовательность этих написаний, развернуть рукопись во времени, расслоить ее, В этой работе должно быть показано, не где стоит данное слово, а когда оно появилось и уничтожено (Бонди С. М. Черновики Пушкина. М., 1971, с. 153).
6 Кулагин А. Перевозчиков В. Правда смертного часа: Владимир Высоцкий, год 1980-й. //Мир Высоцкого. Вып. III. Т. 2. М, 1999.
7 Гуревич А. М. Комментарии // Русская критика о Пушкине. – М.: Изд-во МГУ, 1998, с. 245.
8 – М.: Лабиринт, 1999, с. 39, 40.
9 «Горя от ума» (в серии «Литературные памятники») текстолог доказывает, что «опубликованный Гарусовым текст, несомненно, фальсифицирован... Дополнительно – в подстрочном примечании – он приводит письменное свидетельство Н. С. Лескова, что якобы на находившемся у того списке этого текста рукой автора было написано: «Верно. – Грибоедов». Комментарий ученого: «Однако такого рода припоминаниям серьезного значения, конечно, придавать нельзя» (Пиксанов Н. К. «История текста „Горя от ума"» //Грибоедов А. С. Горе от ума. – Наука, 1988, с. 414). Этот пример я привожу для наглядного сравнения научного – и разлюли-малинового отношения к «припоминаниям».
10 Такое же предложение, хоть и в другом контексте, я неожиданно обнаружил у одного мемуариста в «Посмертной судьбе» (с. 388). Коль сам автор книги допустил эти слова в печать, остается только ускорить передачу пленок.
11 «„Тотчас разбужу" или „тебя разбужу"?» (Вопросы литературы, 1986, № 10), «Пушкинский замысел статьи о Баратынском» (Временник Пушкинской комиссии. Вып. 24. – Л., 1991). Почему-то он «уточняет» текст Пушкина не из массового издания «Учпедгиза», почему-то всего-то двенадцать страниц второй статьи иллюстрирует аж тридцатью двумя ссылками на проверяемые источники. Встречалась ли А. В. Кулагину в альманахе хоть одна работа по Высоцкому подобной тематики и подобного –научного –подхода?
12 Лихачев Д. С. Задачи текстологии //Лихачев Д. С. О филологии. М., 1989, с. 178.
– 2001. – № 10-12. – С. 39-76