Глава 2. ПОЭЗИЯ В. С. ВЫСОЦКОГО В БОЛГАРСКИХ ПЕРЕВОДАХ
2.1. Теория и критика перевода в Болгарии
Переводы всегда играли важную роль в культурной жизни Болгарии. Маленькая страна с малоизвестным языком, проведшая пять веков в культурной изоляции, она вынуждена была ускоренными темпами приобщаться к мировому опыту. Поэтому начиная с конца XIX в., с освобождения от османского ига, в Болгарии нарастает переводческая активность [58], а вслед за ней развивается и рефлексия по поводу проблем перевода [59].
«заметно активизировалось» в «70-80-е годы ХХ столетия» [177: 169]. Действительно, хотя отдельные книги по теории перевода выходили еще в 1940-е гг [181], а болгарские научные журналы публиковали статьи по этому вопросу по крайней мере начиная с 1950-х гг (см. библиографию в сборниках «Мастерство перевода»), наиболее плодотворными для болгарских теоретиков оказались 1970-80-е гг. Именно в это время получают образование и многие переводчики Высоцкого; нам кажется важным проанализировать, на какие образцы им предлагалось ориентироваться.
Рецкера, А. Д. Швейцера, Л. С. Бархударова. В основу большинства исследований лег знаменитый тезис А. В. Федорова (который разделяем и мы), отрицающий теорию «непереводимости»: «каждый высокоразвитый язык является средством достаточно могущественным, чтобы передать содержание, выраженное на другом языке» [223: 122]. Эту концепцию «омрачает» существование «явлений непереводимости» [Там же: 184] – «нерастворимых» крупиц национального колорита, которые с трудом поддаются «выражению на другом языке». Видимо, этим обусловлен ярко выраженный интерес болгарских переводоведов к конкретной лингвистической и культурологической проблематике – они стремились выработать советы для практиков, которое помогли бы переводить произведения, делая их понятными и в то же время не лишая их «национального» облика.
В нашей стране трижды издавалась (1980, 1986, 2006) книга Сергея Влахова и Сидера Флорина «Непереводимое в переводе». Она посвящена адекватному «перевыражению» единиц текста, у которых нет однозначных эквивалентов в переводящем языке. В первую очередь это реалии – «слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и/ или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются переводу «на общих основаниях», требуя особого подхода» [128: 59 – 60]. Варианты этого «подхода» можно разделить на 2 группы: перенесение реалии в текст путем транскрипции (и транслитерации) и собственно перевод. Приемы «собственно перевода» бывают 4 видов. В первом случае реалию можно заменить неологизмом: калькировать (буквально перевести по частям); адаптировать, приспособив к грамматическим правилам родного языка, например, снабдив окончанием (прием называется «освоение»); придумать «семантический неологизм» (слово, передающее смысловое содержание реалии, но, в отличие от кальки, не имеющее этимологической связи с оригиналом). Второй вариант – замена реалии реалией. Третий – «приблизительный перевод»: родо-видовая замена (или, по Я. И. Рецкеру, генерализация, подбор слова с более широким значением: «минеральная вода» вместо «нарзан»), использование «функционального аналога» (термин А. Д. Швейцера, означающий «элемент конечного высказывания, вызывающего сходную реакцию»: «капкан» вместо «кобылка»), «описание, объяснение, толкование» («одежда из грубой шерсти» вместо «армяк»). Наконец, четвертый тип перевода реалий – «контекстуальный» («нулевой перевод» или, по Я. И. Рецкеру, «смысловое развитие» – когда соответствия переводимому слову в тексте нет, а для передачи содержания должным образом трансформируется контекст). Также в книге Влахова и Флорина рассматривается проблема передачи фразеологизмов, имен собственных, обращений, звукоподражаний, междометий, отклонений от литературной нормы (жаргонизмов, диалектизмов, ломаной речи), иноязычных вкраплений, терминов, каламбуров и сокращений.
Поскольку наиболее тесные культурные контакты у Болгарии были с Советским Союзом, особенно активно развивалась частная теория перевода с русского и на русский. Один поэт пошутил, что в Болгарии 8 миллионов переводчиков-русистов (столько тогда составляло все население страны) [151: 19]. Филологи без устали опровергали заблуждение, будто все болгары так хорошо знают русский, что могут переводить без подготовки, напоминали, что коммуникация между близкородственными языками таит в себе массу подвохов. Анализу различий русского и болгарского языков на уровне лексики, грамматики, стилистики целиком посвящен сборник [142], на русско-болгарском материале написаны работы Иванки Васевой [118; 119] и Тани Кировой [159] о проблемах перевода глаголов, монография Илианы Владовой о передаче историзмов и архаизмов [127], пособие Иванки Васевой по стилистике перевода [120], а также множество работ других авторов.
«Площадка» для выступлений у переводоведов была обширная. В 1969 – 1980 вышло 4 тома альманаха «Искусство перевода». Союз переводчиков Болгарии (в котором была секция «теории, истории и критики») регулярно созывал конференции и издавал материалы. Два таких сборника посвящены переводу поэзии [190; 214] – эта тема в Болгарии активно разрабатывалась.
Любен Любенов определил основные черты болгарской школы стихотворного перевода. По сравнению с советскими коллегами болгарские переводчики: реже используют точные рифмы; обычно стараются добиться «как можно более плотного» смыслового соответствия, даже если это грозит буквализмом; реже прибегают к толкованию; более тщательно соблюдают принцип эквилинеарности (равнострочия) и сохраняют особенности строфики; позволяют себе значительно меньше свободы [343: 26]. В статьях Любенова, а также Евдокии Метевой и Петра Велчева [258] поднимается вопрос, как сделать так, чтобы эта точная передача формальных стиховых организаторов текста не вредила эстетической полноценности перевода, не заставляла в угоду ритму или рифме искажать слова и синтаксис, вставлять ненужные подробности.
«Литературна мисыл», «Болгарская русистика»), и в литературно-художественных («Панорама», «Пламык», «Септември»), переводные книги активно рецензировались в газетах (особенно в тех, что много писали о культуре – «Литературен фронт», «Народна култура», «АБВ»). Известный переводовед Анна Лилова сформулировала особенности русской и французской переводческой критики (в первой «преобладают моменты рецепционной эстетики», она «ищет ответ на вопрос об органичности переведенного автора для <…> социокультурного контекста», вторая «тяготеет к подчеркнутому требованию верности <…> оригиналу» и очень чувствительна «по отношению к языковому формулированию» [341: 190]), но ничего не сказала о родной болгарской. На наш взгляд, она находится между этими полюсами [60].
Филолог и переводчик Петр Велчев то ли в шутку, то ли всерьез написал, что по уровню развития критики перевода Болгария «в какой-то мере опережает» весь остальной мир. Цитата – из предисловия к уникальной антологии «Болгарские переводы произведений А. С. Пушкина в зеркале литературной критики» (2006) [171: 5]. В этом солидном (742 с.) томе собрано 139 статей болгарских публицистов и филологов, вышедших с 1899 по 2002 г. Он дает объемное представление об истории, теории, критике (и, конечно, практике) перевода русской поэзии в Болгарии. Петр Велчев высказал пожелание, что когда-нибудь издадут такую антологию, посвященную остальным крупным русским писателям – хотя бы один том на всех [Там же]. Если его мечта осуществится, раздел, посвященный Высоцкому, будет совсем тонким.
[58] Об истории перевода в Болгарии см. [191; 437], а также многотомную энциклопедию «Преводна рецепция на европейските литератури в България».
[59] Далее мы рассматриваем только проблемы художественного перевода.