О СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННЫХ ФУНКЦИЯХ
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
Далеко не последнюю роль в создании художественного образа у В. Высоцкого играет фразеологическая единица (ФЕ). Виртуозное обращение с фразеологическим материалом — одна из характерных черт его идиостиля.
Попытки описания фразеологического своеобразия поэзии Высоцкого предпринимались В. П. Лебедевым, Е. Б. Куликовым (1988), отдельные стороны этого вопроса рассматривались в работах Вл. И. Новикова, Х. Пфандля, М. В. Китайгородской и Н. Н. Розановой, Н. М. Рудник, А. А. Евтюгиной, Д. О. Добровольского.
Объектом нашего исследования являются поэтические произведения Высоцкого, в которых ФЕ выполняет композиционные функции и структурно организует сюжет.
Вопрос о композиционно-, сюжето- и текстообразующих функциях ФЕ недостаточно изучен. Очевидно, следует рассматривать особенности «взаимодействия композиционно-тематического целого художественного произведения и наиболее активных (ключевых) элементов фразеологического тезауруса» [1].
ФЕ в стихотворениях Высоцкого может выступать как связующий компонент между текстовыми фрагментами (эпизодами), иначе говоря, — композиционными блоками [2]. Однако фразеологизм у поэта используется не только в качестве формальной связки.
По нашим подсчетам, более чем в 250 стихотворениях Высоцкого основное содержание раскрывается именно через ФЕ, — это около пятисот случаев употреблений устойчивых образований различного характера (критерии отбора ФЕ основаны на «широком» понимании фразеологии).
Вл. Новиков, назвав сюжетность отличительной особенностью произведений В. Высоцкого, а сюжетную метафору — одним из характерных приемов его поэтического языка, отметил немаловажную роль фразеологической единицы в создании такой сюжетной метафоры [3].
Рассмотрим основные сюжетно-композиционные функции ФЕ на конкретных примерах из поэзии Высоцкого.
1. ФЕ может являться частью рефрена, функционируя либо как самостоятельная синтаксическая единица, равная предложению, либо как элемент предложения. При этом фразеологизм «работает» как в своей начальной форме, так и в трансформированной:
«Спасите наши души! // Мы бредим от удушья» /1; 152/ [4], «Но нам сказал спокойно капитан: // «Еще не вечер, еще не вечер!» /1; 182/, «Как я видел Нагайскую бухту да тракты, — // Улетел я туда не с бухты-барахты» /1; 172/; «Лежал он и думал, что жизнь хороша. // Кому хороша, а кому — ни шиша!» /1; 98/ — трансформация крылатого выражения (КВ) ; «Но съем плоды запретные с древа я, // И за хвост подергаю славу я» /1; 247/ — трансформация библейской ФЕ запретный плод; «“Пророков нет в отечестве своем”, — // Но и в других отечествах — не густо» /1; 349/ — трансформация библейского КВ несть пророка в своем отечестве.
В рефрене может быть не одна, а две и более ФЕ, подвергшихся комплексной трансформации: «Стоим на пятках твердо мы и на своем, — // Кто не на пятках, те — антипяты!» /2; 278/ (вариант последней строки — «И кто не с нами, те — антипяты!») — трансформация ФЕ стоять на своих ногах, стоять на своем и революционного КВ Кто не с нами, тот против нас!, «Но... плохо за часами наблюдали счастливые <...> // Без причины Время убивали ленивые» /2; 296/ — трансформация ФЕ Счастливые часов не наблюдают и убить время.
2. ФЕ вводит эпизод в текст. При этом она может являться лишь отправной точкой дальнейшего повествования, ее сигнальные компоненты в построении сюжета не участвуют, но возможность неоднозначного толкования семантики данной единицы приводит к неоднозначному восприятию образа, возникновению особого подтекста: «И сразу же нашли в кармане фигу, // А в фиге — вместо косточки — триптих» /1; 396/. (Далее следует диалог таможенника и заморского контрабандиста.) Перед нами усеченный вариант ФЕ показать фигу (кукиш) в кармане, переведенный в конкретный план путем замены компонента омонимом и испытавший изменения в семантике. Комизм появляется в результате намеренного столкновения не соответствующих по смыслу понятий — фига как плод тропического дерева используется «заморским барыгой» для сокрытия иконы. Однако сам характер ситуации (фига в традиционном понимании русского человека — это прежде всего кукиш) заставляет нас вспомнить еще ряд грубо-просторечных выражений, довольно часто встречаемых в русской разговорной речи и близких в семантическом плане ФЕ : ни фига, фиг найдете и фиг тебе, а также ФЕ фиговый листок (лицемерное прикрытие чего-нибудь заведомо бесстыдного, нечестного) [5].
В данном примере использован характерный для Высоцкого прием смысловой контаминации ФЕ, при котором семантика одной единицы реализуется через семантику другой. Таким образом, фига в данном контексте будет означать и выражение скрытого неудовольствия, и пренебрежительное отношение к советским законам, и лицемерный способ скрыть свой неблаговидный поступок. Но, ко всему прочему, существует еще и примета, о которой Высоцкий не раз упоминает в дальнейшем тексте: «Я пальцы сжал в кармане в виде фиги — // На всякий случай — чтобы пронесло» /1; 397/, что обусловливает появление еще одного семантического плана: фига может восприниматься и как магический знак, оберегающий от беды. Эпизод завершается проникновенной речью пойманного контрабандиста, в которой причудливым образом сталкиваются разностилевые ФЕ: Мир, дружба (политический лозунг), Прекратить огонь! (военный приказ) и опять же грубо-просторечные выражения На хрена козе баян (... попу гармонь):
«Мир-дружба! Прекратить огонь!» —
Попер он как на кассу.
Козе — баян, попу — гармонь,
Икона — папуасу!
«повисают» в воздухе, а они явно принадлежат контрабандисту; прямая речь здесь разрывается словами автора.
3. Зона действия ФЕ и ее компонентов может распространяться на весь эпизод: «Здесь река течет — вся молочная, // Берега над ней — сплошь кисельные, — // Мы вобьем во дно сваи прочные, // Запрудим ее — дело дельное!» /2; 245/. В этом текстовом фрагменте обыгрывается ФЕ молочные реки, кисельные берега (прием трансформации — совмещение буквального и узуального значения ФЕ).
Все повествование организуется на сигнальных компонентах ФЕ: дно (реки), запрудим ее (реку), запрудили мы реку, на кисельном берегу, река прокисла.
Выражение молочные реки, кисельные берега означает привольную, обеспеченную жизнь [6], символизирует извечную мечту человечества о счастье. Совмещение тонкого духовного плана и грубого материального («вобьем <...> сваи прочные», «запрудим ее», «пляж отгрохали») приводит к трагическому переосмыслению данного эпизода: представление о земном счастье у всех разное, а средства для достижения прекрасной цели используются нередко далеко не самые гуманные, скорее наоборот. Трагикомическая картинка, изображенная в эпизоде, современна и узнаваема.
В следующем примере содержание эпизода обусловлено семантикой трансформированной ФЕ первый парень на деревне (у Высоцкого — «Первый Соловей в округе»). В данном эпизоде присутствует сигнальный компонент ФЕ — первый: «Первый Соловей в округе, // Я гуляю бесшабашно. // У меня такие слуги, // Что и самому мне страшно» /2; 248/.
Зона действия ФЕ может распространяться на отдельные части текста, при этом сигнальные компоненты этой единицы являются связующими звеньями текстовых эпизодов, как например, фразеологизмы родиться в рубашке в стихотворении «Реальней сновидения и бреда...», чашу испить в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста...», непорочное зачатие в «Балладе о детстве», тоска зеленая в стихотворении «Грусть моя, тоска моя».
5. ФЕ может находиться в начале произведения, условно выступая в качестве элемента завязки. Как правило, эта единица и в дальнейшем участвует в построении сюжета: «О вкусах не спорят: есть тысяча мнений...» /2; 165/, «Эх, недаром говорится: // Мастер дела не боится...» /2; 273/ — обыгрывается выражение Дело мастера боится.
Ретроспективный взгляд в прошлое в «Песне об обиженном Времени» осуществляется с помощью КВ приподнять завесу, которое невольно ассоциативно возникает в сознании читателя или слушателя: «Приподнимаем занавес за краешек — // Такая старая тяжелая кулиса: // Вот такое Время было раньше — // Такое ровное, — взгляни, Алиса!» /2; 296/. С первых же строк начинает, словно на фотографии, проявляться символический подтекст произведения. Выражение приподнять завесу имеет следующую историю: «В храме древнеегипетской богини Исиды была статуя, покрытая завесой (как бы скрывающей истину), и надпись гласила: “Я то, что было, что есть и что будет, завесы моей еще ни один смертный не поднимал”» [7]. Таким образом, автор призывает нас не просто взглянуть за кулисы времени, но и попытаться определить для себя истинное и ложное в этом времени. На память приходят строчки из другого стихотворения Высоцкого: «Разглядеть, что истинно, что ложно, // Может только беспристрастный суд: // Осторожно с прошлым, осторожно — // Не разбейте глиняный сосуд!» /2; 129/.
Зона действия ФЕ может распространяться на все поэтическое произведение. Чаще всего для своих произведений Высоцкий использует не одну, а несколько ФЕ, связанных между собою одним из следующих способов:
— парадигматическими отношениями: сбросить маску — надеть маску («Маски»), попасть в колею — выйти из колеи («Чужая колея»), на краю гибели (пропасти) — на краю могилы («Кони привередливые»);
— наличием общего компонента (могут наблюдаться некоторые семантико-грамматические сдвиги): белая баня — белый свет — не взвидеть света белого («Банька по-белому»); черная баня — Черного кобеля не отмоешь добела («Банька по-черному»); козел отпущения — Жил-был у бабушки серенький козлик; С волками жить — по-волчьи выть («Песенка про Козла отпущения»);
— ассоциациями либо психолингвистического характера: выпустить джинна из бутылки — зеленый змий («Песня-сказка про джинна»), либо историко-литературными: до нашей эры — каменный век — Коня мне! Полцарства отдам за коня! — Люди! Будьте бдительны! («О вкусах не спорят»).
Организуя содержание, ФЕ у Высоцкого могут выполнять неравные роли. Так, в стихотворениях «Все ушли на фронт», «И вкусы и запросы мои — странны...», «Маски», «Нить Ариадны», «Чужая колея» ФЕ Все ушли на фронт; снять маску — надеть маску; нить Ариадны; попасть в колею — выйти из колеи
ФЕ может появиться лишь в начале произведения, дать организующий толчок и, мотивировав содержание, уйти на задний план, уступив место другой или другим единицам. Но, даже находясь на периферии, эта единица продолжает оказывать влияние на формирование образа благодаря присутствию каких-либо своих сигнальных сем. Так, в стихотворении «Песня-сказка про джинна» ФЕ зеленый змий встречается лишь в первом четверостишье. Но именно она заставляет нас иронически переосмысливать семантику основной, организующей сюжет единицы выпустить джинна из бутылки«Две судьбы», где фразеологизм плыть по течению является элементом завязки, а на первом плане функционируют ФЕ кривая вывезет и нелегкая занесла.
«Банька по-белому» и «Банька по-черному» в подтексте контаминируют ФЕ белый свет и невзвидеть света белого, черная баня и Черного кобеля не отмоешь добела
Интересного эффекта достигает автор, когда у ФЕ развивается противоположное значение (в условиях отдельного контекста), особенно если на поляризацию оборота повлияла контактирующая с ним другая ФЕ. В «Песенке про Козла отпущения» основную смысловую нагрузку несут ФЕ Жил-был у бабушки серенький козлик; С волками жить — по-волчьи выть; козел отпущения и (С некоторыми оговорками сюда можно отнести и КВ править бал).
Но противоположное значение ФЕ козел отпущения С волками жить — по-волчьи выть: происходит смена дефиниций ФЕ, из жертвы Козел отпущения превращается в тирана. Возникает так называемый эффект обманутого ожидания: маленький бабушкин козлик, пожив и повыв с волками, не только сберег свои рожки да ножки, но и превратился в большого и страшного Козла отпущения, который стал править бал, словно сам Сатана (кстати, козел, по старинному поверью, спутник черта). Получается, что данный метафорический сюжет требует уже не двух (как говорит Вл. Новиков, анализируя это стихотворение-басню [8]), а трех (а может быть, и более?) трактовок. Нам кажется, Козел отпущения — это социальный тип, присущий не только российской действительности. В этой песне ассоциативно можно увидеть и своеобразный процесс рождения на свет хитрого и жестокого политика, этакого фюрера, чье появление было запрограммировано самим обществом. Будучи шутом, «мальчиком для битья», он терпеливо выжидает удобного момента, чтобы попасть на место своих хозяев: «Услыхал Козел — да и стал таков...» /1; 353/. А «козлятушки-ребятки», засучившие рукава, — не возникает ли у вас в сознании образ нацистских коричневорубашечников?
Говоря о смещении понятий верха и низа в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну...», Л. К. Долгополов верно заметил, что глубина водная здесь воспринимается как высота небесная [9]. Языковой механизм этого явления — поляризация ФЕ , которая появляется в результате смысловой контаминации данной единицы с ФЕ до дна. В свое время мы анализировали языковую сторону этого стихотворения [10].
7. стихотворения-аллюзии: «Про черта» — мотивирующая единица допиться до чертиков, «Райские яблоки» — мотивирующая ФЕ запретный плод, «Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого духа и непорочное зачатье» — мотивирующая единица — .
8. ФЕ у Высоцкого также функционируют и в составе малых композиционных блоков — заголовков, в качестве «проспективной единицы, которая содержит в себе информацию, определяющую все построение произведения» [11].
Однако этот вопрос нуждается в отдельном исследовании, так как поэт для своих песен нередко использовал несколько вариантов названий. При этом ФЕ, даже являясь сюжетообразующими, в некоторые варианты заголовков автором не включались. Так, уже отмеченное нами стихотворение «Нить Ариадны» имеет еще один вариант названия — «В лабиринте», а «Песенка про Козла отпущения» в рукописи именовалась «Сказка про серого козлика, она же сказка про белого бычка». Такая поливариантность названий связана в первую очередь с заложенной в произведениях Высоцкого многослойной информацией и, соответственно, с неоднозначным выражением самой авторской идеи.
Итак, ФЕ в поэзии В. Высоцкого часто являются своеобразными связующими компонентами текстовых эпизодов, структурно организуют сюжет, работают на создание художественного образа. Взаимодействуя между собой, фразеологизмы подвергаются комплексной трансформации. Смысловые контаминации различного рода, присвоение реализующейся в тексте единице авторского спектра символических значений — все это приводит подчас к рождению необычных образов-ассоциаций и, в свою очередь, к появлению многопланового подтекста.
[1] Проскуряков М. Р. Текстообразующая функция фразеологических единиц: (На материале романов Ф. М. Достоевского «Идиот» и «Бесы»). Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. СПб., 1995. С. 5.
[2] Функциональные стили в аспекте текстовых категорий. Свердловск, 1990. С. 33.
[3] Новиков Вл. В Союзе писателей не состоял...: Писатель Владимир Высоцкий. М., 1991. С. 145, 150.
Высоцкий В. С. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург, 1997 — с указанием номера тома и страниц в тексте статьи. Курсив в цитатах наш. — А. П.
[5] Фразеологический словарь русского языка // Под ред. А. И. Молоткова. М., 1987. С. 227.
[6] Там же. С. 389.
Шанский Н. М., Зимин В. Н., Филиппов А. В. Опыт этимологического словаря русской фразеологии. М., 1987. С. 117.
Новиков Вл. И. Указ. соч. С. 147.
[9] См. в ст.: Долгополов Л. К. — песня — судьба // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. Воронеж, 1990. С. 18.
[10] Житенева А. В. Устойчивые словосочетания в поэзии В. Высоцкого // Русское слово в художественном тексте и на уроке. Магнитогорск, 1992. С. 27.
[11] Указ. соч. С. 154.