Нежданова Н. К.: Некоторые черты кодирования концептов эпохи в поэзии В. Высоцкого и рок-поэзии

Н. К. Нежданова

Курган

Некоторые черты кодирования концептов эпохи в поэзии В. Высоцкого и рок-поэзии

Академик И. В. Бестужев-Лада назвал В. Высоцкого зеркалом русской эволюции от сталинщины через хрущевщину к брежневщене. «”Евгения Онегина” называли в свое время энциклопедией русской жизни первой четверти XIX века. С таким же основанием песни Высоцкого можно назвать энциклопедией советской жизни 30–70-х годов ХХ века» [1].

Надо учесть то обстоятельство, что Высоцкий появился не вдруг и не сам по себе, а в составе особой ветви литературы и искусства 60–80-х годов, представленной, во-первых, именами поэтов-бардов, во-вторых, чуть позже по времени, рок-поэзией. Эта ветвь литературы (поэзии, в частности) входит в явление культуры конвергентного типа сознания и подтверждает реальность того типа художественного сознания, который В. В. Заманская определяет как диалогический [2].

Общность типа художественного сознания В. Высоцкого и рок-поэтов старшего поколения подтверждается сходными принципами кодирования концептов эпохи, времени. Сам ход бытия 70-х годов, относительно ровный и размеренный, оказал определяющее воздействие на поэзию, запечатлелся в той обыкновенности, концепты которой нашли выражение в творчестве Высоцкого и в рок-поэзии.

Именно опыт исторических будней с их упорным и терпеливым течением сформировал ряд специфических «русских» черт рок-поэзии. В ходе бытия 70–80-х сознание совершило небывалый скачок, как будто только теперь до него в полной мере докатилась взрывная волна исторических, социальных, научно-технических потрясений нашего времени. Порою самые большие исторические перемены происходят тогда, когда «ничего не происходит», на самом же деле вырабатывается новый жизненный ритм. Неслучайно в восьмидесятые литература безудержно предалась воспоминаниям – естественная реакция на стремительность перемен. Таков исторический фон, которым рождено рок-поколение. Начало 80-х – времена, оставшиеся вне времени, свидетельство тех, кто если и «не врубился», то навсегда запомнил магию рок-н-ролла, рассказы и песни, значившие столько же, сколько хлеб и вино. Важнее текстов была подлинность происходящего. Никто из круга рок-н-рольщиков не воспринимал себя вторичным по отношению к западным оригиналам или ущербным по отношению к системе. «Мы ухитрялись создать себе здесь все – Вудсток, Нью-Йорк, Лондон, все, что угодно... Все было стопроцентно настоящее» [3], – вспоминает Борис Гребенщиков. Иосиф Бродский говорил о своих друзьях: «Мы были больше американцами, чем сами американцы» [4]. То, что там – в Англии, в Штатах – воспринималось как само собой разумеющееся, здесь в зависимости от ситуации становилось подвигом или праздником. Иногда и тем, и другим...

Просветительство, которым занималось первое поколение рокеров, дало свои всходы. Не сумев пережить свое время, Майк Науменко, Башлачев, Цой, Курехин, Янка Дягилева стали его летописцами.

Не претендуя на полноту исследования, наметим ряд специфических черт кодирования, общих для поэзии В. Высоцкого и рок-поэтов концептов эпохи. Это

· образ времени;

· мотив возвращения в детство;

· противостояние системе как некий корпоративный знак;

· строгая мотивированность принадлежности тому или иному времени и пространству;

· образ антигероя;

· черты социальной конкретики;

· метафоризация происходящего;

· доминирующее изображение эмблемности эпохи;

· кровь и алкоголь как миф легендарного времени;

· доминирующее значение пародии на идеологемы и клише эпохи;

· цитатность.

Думается, что секрет удивительно мощного духовного воздействия Высоцкого на своих слушателей и читателей заключен прежде всего в объективном пафосе и содержании его песен-стихов («осознанное бытие»). Ему удалось стать близким, своим для очень многих людей, войти не только в дом, но и в душу.

Сквозной метафорический образ «Песни об обиженном времени» – Время как испорченные часы. А. Кулагин приближает этот образ к гамлетовскому «век расшатался» [5]. Образ времени построен на антиномии прежнего «ровного» и нынешнего «нервного» времени, ставшего таким по вине «счастливых», что «плохо за часами наблюдали», «трусливых», что «нарочно Время замедлили».

«Прошлое» и «сегодняшнее» время противопоставлены в рок-поэзии:

И когда соседи застучат за стеной,
Я посмотрю на часы, я пойду домой,
И дома я увижу сон о тех временах,
Когда я знал тебя совсем другой [6]

(Майк Науменко «Когда я знал тебя совсем другой»)

Желание вспомнить появилось в конце 80-х, и рок-поэты сразу сделались мемуаристами собственного детства:

Я явился тайком в те места,
Куда вход для меня запрещен,
Я стучался в свой дом,
Дом, где я лишь вчера
До звонка доставал еле-еле,
И дурманил меня

Ушедших времен [7].

(А. Макаревич «Посвящение В. Высоцкому»)

Поэтическое возвращение в детство придает пути художника целостность и завершенность. У В. Высоцкого автобиографичны «Баллада о детстве», «Из детства» и другие.

Советский рок, по мнению А. Троицкого, всегда развивался в единоборстве с системой, которая была его главным врагом. А поэзия Высоцкого в этом плане была для рокеров образцом бескомпромиссной идейной борьбы. Тотальная ложь, нечестность всей нашей жизни на фоне глупо-красивых лозунгов усиливали ощущение, что тебя обманули и предали. Горечь от этого, высказанная в виде неясных ощущений и тонких намеков, или намеренный уход в сюрреалистический и мистический мир, и наполняли подлинную рок-поэзию времен Великой Цензуры:

Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь – время колокольчиков [8]

(А. Башлачев «Время колокольчиков»)

Время и место становятся определяющими координатами в поэзии. В программных текстах рок-поэты сразу очерчивают свое пространство, почти декларируя свою принадлежность тому или иному времени и месту:

Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог… [9]

(А. Башлачев «Петербургская свадьба»)

Возникает желание постичь, чем была жизнь, подвести хоть какие-то итоги. Попытка самоидентефикации трудна. Она-то и вырастает в раздумья о своем поколении. В текстах появляется то самое «мы», которое вмещает судьбу и опыт поколения. Горьковатое чувство собственной пропущенности, невостребованности объединяет некоторых рок-поэтов. Значимым становится свой круг, круг, компенсирующий отчасти равнодушие мира. Это часть поэтического хронотопа рок-поэзии, который включает также и советскую историю с ее социокультурной атрибутикой:

Мы вскормлены пеплом великих побед.
Нас крестили звездой, нас растили в режиме нуля [10]

(К. Кинчев «Солнце встает»)

Мы играли в войну, быть хотели героями родины [11]

(А. Градский «Чужой мотив»)

И, как эпилог и эпитафия у Высоцкого:

Ведь вся история страны –
История болезни.

к герою-трибуну. Не случайно в конце семидесятых раздалось множество призывов к литературе создать образ положительного героя, но полноценный и полнокровный положительный образ литературе не давался. Но зато вынырнул герой с чертами антигероя или абсолютно недовольный собой, рефлексирующий романтик. Именно его голос слышим мы во многих песнях начала 80-х («Аквариум», «Зоопарк», «Звуки Му» и др.).

В этой атмосфере доминирующим становится ощущение невостребованности мысли и личности, что порождает драматизм мироощущения. Поэтому смысл рока, как и поэзии Высоцкого, виделся в противостоянии режиму от политики до ментальности. В песнях Высоцкого «Охота на волков», «Песня самолета-истребителя», «Бег иноходца», «Моя цыганская» появляется лирический субъект, чьи воззрения отличаются от господствующих, но есть в текстах этих песен и мотив онтологической предрешенности противостояния человека миру. В стихотворении «Электрический пес» Бориса Гребенщикова обозначена четкая программа «самосмещения с гранитного фундамента фотографического реализма в шаржирование действительности» [12]:

Мы выросли в поле такого напряга,
Где любое устройство сгорает на раз [13].

После этого уже не до обыденной четкой причинности. Ведь только «логически мысля, сей пес невозможен». У Гребенщикова неадекватность восприятия действительности оборачивается адекватностью самих песен этой действительности:

Мои друзья ждут хода
На клетку, где нас ждет мат.
Но я не понимаю – как я стал ограничен
Движеньем вперед-назад.
Приятно двигать нами, как на доске,
Поставить нас в ряд и забыть заряд
Но едва лишь наша цель –
Оставить след на вашем песке... [14]

Годы рождения рока совпали с «брежневской» эпохой, изо всех сил старавшейся представить себя «царством вечности». Не имея собственного содержания, время это отличалось своеобразной ностальгической всеядностью. Лирический герой рок-поэзии ощущает ужас от вампирического экстаза эпохи – все, к чему она прикасается, превращается в пошлость, в блестящий и мертвый хлам, пугающий и обреченный:

С детства нас учили быть первыми в мире,
Научили стоять в стороне,
Поднимать вверх руку, не прерывая сна [15].

(А. Макаревич «В круге света»)

Личность как бы рассыпается на вещи, знаки, бытовые детали; рассыпается и одновременно замещается по метонимическому принципу. Лирическое переживание замещается интеллектуально-аналитическим описанием. В итоге конкретность переживания рассыпается. Так в тексте группы «NAUTILUS POMPILIUS» появляется зарисовка быта, «символизирующая мироустройство вообще» [16]:

папа щиплет матрасы мама точит балясы
под дикий рев мотоциклов детей

когда дети приводят блядей [17]

(В. Бутусов – И. Кормильцев «Рвать ткань»)

Рок-поэты писали о процессе умирания того мира, в котором выросли и они, и их слушатели. Творчество Высоцкого – непрерывный диалог с обыденным сознанием, которое он сделал поэтической реальностью, своей художественной материей. Смело погружаясь в обыденный быт, в повседневные ситуации, оказываясь как бы внутри их, Высоцкий говорит о вещах, близких и понятных всем, на языке, близком и понятном широким слоям.

В 1979 г. появилась у Высоцкого песня «Через десять лет». Здесь много смысловых нюансов, погружающих слушателя в атмосферу «позднего застоя». Это, например, официальное злорадство по поводу аварий «у них» (на Западе), и реакция героя – как будто здравая, но тут же тянущая за собой еще несколько советских стереотипов (например, «хотя бы сплюнул: все же люди – братья...» [18]). Поэт пародийно обыгрывает известный «рекламный» лозунг тех лет «Летайте самолетами Аэрофлота»: «Считайте меня полным идиотом / Но я б и там летал Аэрофлотом» [19].

К концу 70-х ощущение абсурда советской действительности усилилось у Высоцкого настолько, что гротеск, как отмечает А. В. Кулагин, «оказывается наиболее адекватным способом ее воплощения» [20].

Реальных примет времени в роке более чем достаточно, но рок-поэтам не интересна фиксация происходящего, но интересен образ происходящего, который строится на метафоре, на полифонии лирического сознания. В нем содержится зародыш мифа, образ создает концепцию и позволяет в сиюминутном, в актуальном отыскать запас вечности:

Однозвучно звенит колокольчик Спасской башни Кремля [21]...

(А. Башлачев «Зимняя сказка»)

... Гонит пыль по фарватеру красных ковров [22]...

(А. Башлачев «Абсолютный Вахтер»)

Череда сравнений отсылает к незыблемому советскому иконостасу. Узнавая страшные знакомые маски, ощущая неслучайность их появления, слушатель постигал суть всевластной энтропии: «Эх, сумма показателей с высокими процентами!», «Событием высокого культурного значения», «Президиум украшен был солидными райцентрами» [23] (А. Башлачев «Слет-симпозиум»). Перед нами череда эмблем уходящей эпохи.

«Бытовая лирика» – открытие Высоцкого 60–70-х годов, органично вошла в рок-поэзию. Через бытовые реалии поэты выражали свое отношение к миру. При этом – никакого особого умиления перед жизнью или заискивания перед своими героями. Привкус абсурдности советского быта доминирует во многих стихах. За плечами поэтов томительный опыт среднестатистической жизни в России 70-х:

Он живет на Петроградской,
В коммунальном коридоре,
Между кухней и уборной,
А уборная всегда полным-полна [24].

(Б. Гребенщиков «Иванов»)

Скрипел мирок хрущевки-коммуналки... [25]

(А. Башлачев «Подвиг разведчика»)

Я инженер на сотне рублей... [26]

«Двадцать пять к десяти»)

Однако убогий советский быт оказывается сопределен высоким философским откровениям. Один из концептов эпохи – труд – приобретает парадоксальные формы:

Упорный труд – залог удачи
Мгновенья сложатся в века,
Кто стал умнее, кто – богаче,
А счастье ищет дурака... [27]

(А. Романов)

Мифология легендарного времени густо замешана на крови и алкоголе:

Я пил проявитель, я пил закрепитель,
Квартиру с утра превращал в вытрезвитель [28].

(А. Башлачев «Верка, Надька, Любка»)

Вспомним приметы тотальной алкоголизации общества у Высоцкого:

И если б водку гнать не из опилок,
То че б нам было с пяти бутылок [29].

Поэтов утомляет не только бытовая суета, сколько дефицит смысла. Не потому ли мотив пьянства («вина») появляется в текстах не только как знак «бухого» времени, но и как знак неприкаянности поэта и человека:

Век жуем матюги с молитвами,
Век живем – хоть шары нам выколи,
Спим да пьем. Сутками и литрами,
Не поем. Петь уже отвыкли [30].

(А. Башлачев «Время колокольчиков»)

Это время ушло,
И ушло навсегда
И случайно вернулось ко мне [31]

(А. Макаревич «Посвящение В. Высоцкому»)

В эпоху «эзоповой фени» 70-х мало кто из авторов «параллельной культуры» мог отважиться на подобные прописные истины, которые так упорно порой декларировали рок-поэты. Это поколение выработало собственную, отличную от диссидентской одержимости, форму противостояния режиму. Слово при этом не только залог выживания, но и способ примирения с миром. Круг поэтических идей рок-поэтов определяется системой отталкивания.

Рок формировался в пространстве и во времени, насквозь пронизанном политическими штампами, которые использовались автоматически. Это новая современная мифология, которая, возможно, в массовом сознании отражается примерно так же, как у древних греков и римлян отражались их боги. С другой стороны – сленговая стихия. Добавим современную идиоматику, русскую классику, часть которой вошла в пословицы – так формировалась полистилистика. Принципиально новым в поэзии 70-х было употребление этих словесных кубиков как метафор для воздействия на мифологическое массовое сознание. Способы употребления клише: пародия, сатирико-иронистический ключ, метафорическое переосмысление. Метафора предлагает новую модель мира и его восприятия – именно то, что нужно человеку почти всегда.

В песне «Марафон» Высоцкого высмеивается идеологический и речевой штамп советской эпохи:

А вчера все вокруг
Говорили: «Сэм – друг!
Сэм – наш гвинейский друг» [32].

Другая сторона идеологии эпохи звучит еще в одной песне на спортивную тему («Песенка про прыгуна в длину»). Черта, от которой совершается прыжок в длину и за которую герой постоянно «заступает», вдруг оказывается чертой, отделяющей нас от Штатов.

Посоветуйте, вы все, ну как мне быть?
Так и есть, что негр титул мой забрал.

Я б Америку догнал и перегнал! [33]

Осознание себя не только исповедующим непосредственность маргиналом, но и персонажем истории литературы проявляется в отсылках к другим авторам. Цитация наличествует и как ироническое жонглирование. Рок-поэты используют концепты, подаваемые открыто: жаргонизмы, цитаты, автоцитаты. В рок-поэзии контекст масскульта необходим, но не достаточен, поэтому концепты-клише советской эпохи травестируются:

Иван Ильич – участник перестройки,
Он перестроил дачу под Москвой...
– новатор и застрельщик,
Он застрелил недавно воробья [34].

«Иван Ильич»)

Стихотворение А. Башлачева «Не позволяй душе лениться» построено на цитатах из песен и стихов, ставших штампами и клише советской эпохи. Коллаж цитат создает пародийную картину советской идеологии [35]. Башлачева характеризует не только развернутая система метафор, но трансформированные с блестящей легкостью идиомы и политизированный пейзаж:

Сегодня город твой стал праздничной открыткой.

(А. Башлачев «Петербургская свадьба»)

Итак, лицо рок-поэзии во многом определяет иронизм. Это естественная реакция на эстетическое ханжество предыдущих десятилетий и официальной поэзии, свидетельство раскрепощения духовной жизни. Здесь важна общность мироощущения, мотивов потерянного поколения, выражающихся в привкусе эстетического нигилизма. В крайних формах эта эстетика приводит к открытому эпатажу. На этом изломе создается концепт русской провинции [37].

Культурные знаки эпохи присутствуют как отклик, намек для краткости, как жаргонно-разговорная манера интеллектуала. Быстропереходящие знаки возникают в рок-поэзии как человеческое живое начало.

Доминанта мира Высоцкого, как позже будет у рок-поэтов, – философская. Это глубокий и страстный интерес, сочетающийся с анализом и оценкой жизни. Это этический максимализм по отношению к себе и бесконечная терпимость к другим. Это вера в человеческое начало и диалектический скепсис в оценке социального опыта человечества.

«типичных героев» времени, не прорвавшихся сквозь его обстоятельства, удаются авторам. Чувство социума и у Высоцкого, и у рок-поэтов поразительно. Концепты времени и комичны и трагичны одновременно. Может быть, именно в этом и есть судьба поколения – людей, столкнувшихся с ложью, фальшью окружающей жизни, но людей ищущих свой путь, не потерявших надежды, однако при этом чувствующих безысходность окружающей жизни и страдающие от этого.

Итак, мы видим, что целый ряд принципов кодирования концептов эпохи в поэзии Высоцкого и в рок-поэзии совпадает, что свидетельствует о ряде общих корней и глубоком родстве художественного сознания В. С. Высоцкого и рок-поэтов старшего поколения.

Примечания

[1] Бестужев-Лада И. Сцилла и Харибда творческого наследия Высоцкого // Вагант. 1996. №10-12. С. 3.

[2] См.: Заманская В. В. Доминанты художественного сознания ХХ века // Русская литература ХХ века: типы художественных сознаний. Магнитогорск, 1998. С. 11-16.

[4] Иосиф Бродский: Труды и дни. М., 1988. С. 111.

[5] Кулагин А. Поэзия В. Высоцкого. М., 1997. С. 131.

[6] Михаил «Майк» Науменко. Стихи и песни. М., 2000. С. 89.

[7] Макаревич А. Семь тысяч городов: Стихи и песни. С. 118.

[9] Там же. С. 22.

[10] Константин Кинчев. Жизнь и творчество, стихи, документы, публикации. СПб., 1993. С. 95.

[12] Дидуров А. Соло для слова // Комсомольская правда. 1987. 7 марта.

[14] Там же.

[15] Макаревич А. Указ. соч. С. 272.

[16] Козицкая Е. А. Рецепция традиционных культурных мифов, «вечных образов» и сюжетов в современной русской рок-поэзии // Русская рок-поэзия: текст и контекст 3. Тверь, 2000. С. 185.

[17] Введение в наутилусоведение. М., 1997. С. 271.

[19] Там же.

[20] Кулагин А. Указ. соч. М., 1997. С. 180.

[21] Башлачев А. Указ. соч. С. 19.

[22] Там же. С. 15.

[24] Б. Г. Указ. соч. С. 44.

[25] Башлачев А. Указ. соч. С. 53.

[26] Б. Г. Указ. соч. С. 56

[27] Время колокольчиков. С. 44.

[29] Высоцкий В. Указ. соч. С. 536.

[30] Башлачев А. Указ. соч. С. 8.

[31] Макаревич А. Указ. соч. С. 119.

[34] Время колокольчиков. М., 1990. С. 99.

[35] См. об этом: Петрова Н. А. От бардов к року // Эстетические доминанты культуры XX века. Пермь, 1997. С. 91.

[36] Башлачев А. Указ. соч. С. 21.

[37] См. об этом: Доманский Ю. В. «Провинциальный текст» ленинградской рок-поэзии // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь, 1998. С. 70-87.