А. В. Кулагин
(Коломна)
«ЛЮБЛЮ ТЕБЯ СЕЙЧАС…» В. ВЫСОЦКОГО
В ПОЭТИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ
«пушкинское» стихотворение на фоне произведений С. Есенина и В. Маяковского.
Литературный фон стихотворения В. С. Высоцкого «Люблю тебя сейчас…» (1973) кажется очевидным — это знаменитое пушкинское стихотворение «Я вас любил…», поэтическая ссылка на которое звучит и даже своеобразно комментируется в тексте Высоцкого. Напомним его:
В прошедшем — «я любил» — печальнее могил,
Всё нежное во мне бескрылит и стреножит, —
Хотя поэт поэтов говорил:
…»
Так говорят о брошенном, отцветшем,
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю… —
и так далее [8]. Этому поэтическому диалогу с Пушкиным мы даже посвятили специальную статью [9]. Однако новое внимательное прочтение текста позволяет предположить, что диалог в этом стихотворении ведётся не только с Пушкиным.
Высоцкого и, скажем, «Русланом и Людмилой» или «Пиковой дамой» оказался уличный фольклор двадцатого века [10]. Нам представляется, что и в стихотворении «Люблю тебя сейчас…» Высоцкий обращается к Пушкину одновременно через как минимум двух таких посредников — двух крупнейших русских поэтов двадцатого столетия, причём их роль выходит за узкие «служебные» рамки посредничества как такового, обретая черты поэтической самоценности.
Первый из них — Сергей Есенин, творчество которого Высоцкому было хорошо знакомо. В 1967 году в Театре на Таганке состоялась премьера спектакля по драматической поэме Есенина «Пугачёв», в котором Высоцкий сыграл роль Хлопуши. Л. В. Абрамова вспоминает, что в период работы над ролью он «с жадностью» и «много читал сам: и Есенина, и воспоминания о нём» и что «Есенин был совершенно особым этапом в жизни Володи…» [11]. Конечно, за несколько лет, прошедших между премьерой «Пугачёва» и написанием стихотворения «Люблю тебя сейчас…», есенинский «багаж» Высоцкого не мог быть растерян. Есенин оставался для него одной из наиболее притягательных фигур в истории русской поэзии, тем более что в 60—70-е годы читающая Россия переживает настоящий бум Есенина, чьё творчество на тот момент относительно недавно (после многолетнего сталинского запрета) получило официальный статус [12].
«Присутствие» Есенина в лирическом монологе Высоцкого ощущается прежде всего в языке и стиле. Лексика здесь порой заметно напоминает есенинскую: «Всё нежное во мне бескрылит и стреножит», «Так говорят о брошенном, отцветшем». Прилагательное «нежный» и производные от него — характерная примета есенинского, и только есенинского, поэтического языка: «Я по-прежнему такой же нежный» («Письмо матери»), «А теперь вдруг растут слова // Самых нежных и кротких песен» («Ты такая ж простая, как все…»), «Как нежно тогда я сыпал // Цветы на кудрявую прядь» («Я помню, любимая, помню…») [13]. Метафорический мотив цветения как юности и отцветания как жизненного финала — тоже нередко встречается у Есенина: «Будь же ты вовек благословенно, // Что пришло процвесть и умереть» («Не жалею, не зову, не плачу…»), «Вот так же отцветём и мы // И отшумим, как гости сада…» («Мне грустно на тебя смотреть…»). Глагол «стреножит» связан с есенинской лирикой тематически: «последний поэт деревни» не однажды воспел и лошадей, и даже копыта и детали упряжи — неважно, в прямом или переносном смысле: «Как птицы, свищут вёрсты // Из-под копыт коня» («О пашни, пашни, пашни…»), «Рыжий месяц жеребёнком // Запрягался в наши сани» («Нивы сжаты, рощи голы…»). Всё это создаёт в стихах Высоцкого ощутимую есенинскую ауру — тем более что для лирики барда такие поэтизмы в целом, кажется, не характерны, а здесь они размещены очень плотно, на очень узком стиховом пространстве.
О есенинской традиции по-своему сигнализирует у Высоцкого и неологизм «бескрылит», точнее, сам факт его использования. Есенин часто пользовался неологизмами, образованными как раз с помощью игры аффиксами и грамматическими формами («рыхлая выбель», «тишина»…), и Высоцкий поступает так же.
Любопытны в этом отношении и интонация, эмоциональный пафос стихов Высоцкого, порой непривычно высокопарных:
Приду и вброд и вплавь
к тебе — хоть обезглавь! —
… —
и опять-таки напоминающих о Есенине. Сравним с его несколько аффектированными строками: «Но всё ж готов упасть я на колени» («Возвращение на родину»), «Готов идти хоть до Ламанша» («Письмо к женщине»)… Очень по-есенински разбиты у Высоцкого начальные стихи нескольких строф (расположенных, кстати, в продуманном чередовании, напоминающем строфику потенциальной песни, с запевами и припевами):
Люблю тебя сейчас,
не тайно — напоказ…
— «я любил» —
печальнее могил… (и т. д.)
Напомним некоторые есенинские зачины: «И это я! // Я, гражданин села…» («Русь советская»), «Какой скандал! // Какой большой скандал!…» («Русь уходящая»), «Я помню праздник, // Звонкий праздник мая…» («Письмо к сестре»)… В отличие от предшественника, Высоцкий скрепляет два разделённых цезурой полустишия внутренней рифмой — что само по себе, кстати, лишний раз говорит о своеобразной литературности, рефлективности его стихотворения. Показательно и междометие «ах» в финальной строфе («Ах, разность в языках, — // не положенье — крах!»), тоже очень «есенинское» («Ах, как много на свете кошек…», «Ах, метель такая, просто чёрт возьми…»).
Лирический монолог Высоцкого заставляет вспомнить и об ещё одной особенности есенинской ритмики — чередовании пятистопного и шестистопного ямба в некоторых стихотворениях: «Тот ураган прошёл. Нас мало уцелело. // На перекличке дружбы многих нет» («Русь советская»); «Я уходящих в грусти не виню, // Ну где же старикам // За юношами гнаться?» («Русь уходящая»; здесь же, кстати, встречаются и другие варианты сочетаний разностопных стихов). Стихотворение Высоцкого полностью состоит из пяти- и шестистопных ямбических строк, включая две пары пятистопных строк с дактилической рифмой («И в этом жалость есть и снисходительность» и т. п.), расположенные в тексте строго симметрично, а значит — осознанно (один из примеров виртуозной стихотворной техники поэта). Вообще же пятистопный (а тем более шестистопный) ямб воспринимается как размер литературный, рефлективный по отношению к поэтической традиции XIX века, прежде всего — традиции пушкинской («Борис Годунов», «Вновь я посетил…» и др.). Таков он уже у Есенина, не говоря о более поздних авторах.
Констатируя ещё раз «пушкинско-есенинскую» литературность стихов Высоцкого, мы должны наконец обратить внимание на то, что сама поэтическая ссылка на Пушкина в тексте «Люблю тебя …» — явление, тоже в известном смысле восходящее к Есенину. В его стихотворениях последних лет (1924—25) такие ссылки появляются не раз: «Здесь Пушкин в чувственном огне // Слагал душой своей опальной: // «Не пой, красавица, при мне // Ты песен Грузии печальной» («На Кавказе»); «О Дельвиге писал наш Александр, // О черепе выласкивал он // Строки <…> Мне жаль тебя. // Останешься одна, // А я готов дойти // Хоть до дуэли. // «Блажен, кто не допил до дна» (с примечанием Есенина: «Слова Пушкина». — А. К.) // И не дослушал глас свирели» («Письмо к сестре»).
В этот ряд, естественно, встаёт и программное стихотворение «Пушкину», где прямых цитат нет, но зато есть ряд пушкинских аллюзий («ты был повеса», «милые забавы», «обречённый на гоненье»). Общеизвестно, что «поздний» Есенин сильно тяготеет к пушкинской традиции: например, стихи типа «Возвращения на родину» и «Руси советской» явно напоминают пушкинское «…Вновь я посетил…» [14]. Кстати, большая часть цитат, выше приведённых нами как доказательство близости стихов Высоцкого к есенинским, взята именно из поздних произведений Есенина. Можно сказать, что Есенин Высоцкого (точнее, стихотворения «Люблю тебя сейчас…») — это Есенин «поздний», Есенин как раз «пушкинский», который в данном случае Высоцкому и нужен, ибо и сам Высоцкий вступает в диалог с «поэтом поэтов».
Стихотворение «Люблю тебя сейчас…» посвящено Марине Влади. Любопытно, что и другие стихи Высоцкого, связанные с её именем, напоминают о есенинской поэзии. Особенно показательно в этом смысле стихотворение «Нет рядом никого, как ни дыши…» (1969), сразу заявляющее известные есенинские мотивы:
Нет рядом никого, как ни дыши.
Марина, ты письмо мне напиши —
По телефону я тебе отвечу. (2; 33)
Хотя поэтическое предложение «организовать встречу» (как и «ответить по телефону») по стилю принадлежит, конечно, эпохе Высоцкого, а не Есенина, сама лирическая ситуация и интонация заставляют вспомнить есенинское «Дорогая, сядем рядом, // Поглядим в глаза друг другу. // Я хочу под кротким взглядом // Слушать чувственную вьюгу» («Дорогая, сядем рядом…»). Мотив «письма» тоже типично есенинский: некоторые его лирические произведения последних лет построены как своеобразные послания, причём не просто в условно-поэтическом, но и почти в буквальном, прямо-таки «почтовом» смысле, порой даже с подписью («Письмо матери», «Письмо от матери», «Письмо деду», «Письмо к женщине»)… При этом сама переписка у Есенина становится предметом лирической рефлексии: «Я комкаю письмо <…> Но всё, что думаю, // Я после расскажу. // Я расскажу // В письме ответном…» («Письмо от матери»). О подобной рефлексии в стихах Высоцкого говорит сочетание мотивов «письма» и «телефона», заостряющее лирическую ситуацию заочной встречи любящих. Продолжение же этого лирического послания к Марине Влади тоже несёт на себе заметный отпечаток есенинской интонации: «Пусть будет так, как года два назад, // Пусть встретимся надолго иль навечно, // Пусть наши встречи только наугад, // Хотя ведь ты работаешь, конечно. // Не видел я любой другой руки, // Которая бы так меня ласкала, — // Вот по таким тоскуют моряки, — // Сейчас моя душа затосковала».
Посвящённые Марине Влади стихотворения рубежа 60—70-х годов вообще очень литературны («Маринка, слушай, милая Маринка, // Далёкая, как в сказке Метерлинка»; «Поэт — и слово долго не стареет — // Сказал: «Россия, Лета, Лорелея» (2; 32, 33)…), и эта особенность их сама по себе любопытна и нуждается в отдельном истолковании. Нам же важно, что в ряду литературных ассоциаций находится место и пушкинским. За два года до написания «Люблю тебя …», в обращённом к тому же адресату стихотворении «В восторге я! Душа поёт!…» (1971) Высоцкий шутливо обыгрывает классическую фразу из «Евгения Онегина»:
А ты — одна ты виновата
В рожденье собственных детей!
Люблю тебя любовью брата,
— ещё сильней! (2; 43)
Если вернуться к Есенину, то переклички с его стихами могли подкрепляться или даже возникать в творческом сознании Высоцкого благодаря одному биографическому сближению, пройти мимо которого было невозможно. Супружеский союз русского поэта с иностранкой ассоциировался с парой Есенин — Дункан. Эта параллель должна была особенно остро ощущаться Высоцким в тех конкретных жизненных обстоятельствах, в которых появилось стихотворение «Люблю тебя сейчас…». Дело в том, что оно написано в дороге, во время автомобильного путешествия супругов из Москвы в Париж, кстати, в поэтическом отношении весьма плодотворного [15]. Для Высоцкого, прежде «невыездного», это была первая поездка за рубеж, и лирическая рефлексия на этот счёт в стихотворении отчётливо ощущается: «Ах, разность в языках, — // не положенье — крах! // Но выход мы вдвоём поищем — и обрящем». Волнение, вполне естественное, подсказывало известную поэтическую параллель.
И. К. Шевцов, тесно общавшийся с Высоцким в самые последние годы его жизни, приводит слова поэта о его американских концертах: «Меня хорошо принимали в Америке. Там писали, что после Есенина больше никого так из русских поэтов не принимали… Видно, что ему нравилось сравнение с Есениным» [16], — добавляет от себя мемуарист. Заметим, что в Америку Высоцкий ездил, как и Есенин, с женой-иностранкой. Тот же И. К. Шевцов приводит другое, тоже любопытное для нас высказывание поэта: «Про меня мужики говорили: “Вон — ездит на “Мерседесе”, а про нас всё понимает”» [17]. Наверняка Высоцкий чувствует при этом, что примеряет на себя известную есенинскую коллизию («К чёрту я снимаю свой костюм английский. // Что же, дайте косу, я вам покажу — // Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий, // Памятью деревни я ль не дорожу?» — стихотв. «Я иду долиной. На затылке кепи…»). Одним словом, творчество и личность Есенина воспринимались Высоцким не просто очень заинтересованно, но и отчасти применительно к себе, и потому естественно, что в стихотворении «Люблю тебя …» пласт есенинских ассоциаций оказался таким весомым.
Нужно, наконец, отметить в стихах Высоцкого ещё один связанный с Есениным мотив — мотив необычайно важный:
Люблю тебя теперь —
без пятен, без потерь.
сейчас — я вен не перережу!
Конечно, мотив перерезанных вен имеет сугубо «есенинское» происхождение. Тема самоубийства Есенина сильно занимала Высоцкого, и, кажется, особенно много он об этом думал на рубеже 60—70-х годов. Именно к этой поре относятся воспоминания Д. Карапетяна, свидетельствующего, что в разговорах оказавшегося в трудной личной ситуации поэта «всё чаще… возникает тема самоубийства, всё навязчивее — параллель с Есениным» [18]. В 1971 году имя Есенина закономерно появляется в песне «О фатальных датах и цифрах» среди имён поэтов, безвременно ушедших из жизни:
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
— в петлю слазил в «Англетере» [19] (1; 275)
Поэтому в стихотворении «Люблю тебя сейчас…», в категоричном жизнеутверждающем «я вен не перережу», слышится важный биографический мотив — некий прорыв из жизненного тупика, аналогичный заявленному в стихотворении того же 1973 года «Нить Ариадны» (тоже, по-видимому, связанном с Влади): «Руки сцепились до миллиметра, // Всё — мы уходим к свету и ветру, — // Прямо сквозь тьму, // Где — одному // выхода нет!..» (2; 81).
Здесь пора назвать другое имя, тоже, на наш взгляд, стоящее за стихами Высоцкого, — имя поэта, заметившего в своём известном стихотворении «Сергею Есенину»:
окажись
чернила в «Англетере»,
вены
резать
Фразу Высоцкого «я вен не перережу» можно прочитать и как своеобразную реплику в этом поэтическом споре Маяковского с уже покойным Есениным (напомним и наверняка памятные Высоцкому строки из любовного стихотворения молодого Маяковского «Лиличка! Вместо письма»: «И в пролёт не брошусь, // и не выпью яда, // и курок не смогу над виском нажать»). Вообще, Маяковский был одной из центральных фигур в литературных интересах Высоцкого, о чём уже неоднократно писалось [21]. Напомним основные факты и свидетельства на этот счёт. Мемуаристы, близкие Высоцкому в разные годы его жизни, отмечают, что Маяковского поэт знал превосходно, воспринимал его нестандартно (что важно при том выхолащивании поэзии Маяковского, которое имело место в тогдашней пропаганде и школьном преподавании), многое читал наизусть [22]. Высоцкий был одним из ведущих участников спектакля «Послушайте!» по стихам Маяковского (премьера — 1967). Реминисценции из произведений классика советской поэзии встречаются у него не раз, особенно часто — в творчестве первой половины 70-х. Маяковский назван наряду с Есениным в упоминавшейся нами песне 1971 года «О фатальных датах и цифрах» («…И Маяковский лёг виском на дуло»); отмечалось сюжетное сходство с отдельными произведениями Маяковского песен «Всему на свете выходят сроки…» (1973) и «Жили-были на море…» (1974); наконец, «Памятник» Высоцкого (1973), продолжающий классическую поэтическую тему exegi monumentum, ближе всего стоит именно к стихам Маяковского, к его «Юбилейному», звучавшему, кстати, в таганковском спектакле (Высоцкий в этом эпизоде участвовал). Заметим, что именно 1973 год — год отмечавшегося в стране восьмидесятилетнего юбилея поэта — оказывается для Высоцкого особенно «маяковским». В тот же год, как мы помним, написано и стихотворение «Люблю тебя сейчас…».
Мы упомянули «Юбилейное», и должны заметить, что в нём, как и в есенинских стихах, есть своеобразная поэтическая цитата из Пушкина:
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
— Дескать,
муж у вас
дурак
и старый мерин,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днём увижусь я.
«сейчас же», разрушающая ритмический рисунок «Онегина» (кстати, не этими ли стихами навеяна подобная игра Высоцкого с пушкинской цитатой в песне «Посещение Музы…»: «Я помню это (курсив наш. — А. К.) чудное мгновенье, // Когда передо мной явилась ты!» (1; 209). Но ведь именно так, с упором на слово «сейчас», возражает Пушкину Высоцкий в стихах 1973 года. Учтём, что в тексте «Юбилейного» звучит как раз полемический мотив, предвосхищающий стихи Высоцкого: «Нынче… // битвы революций / посерьёзнее «Полтавы», // и любовь / пограндиознее / онегинской любви». Возможно, Высоцкий уловил этот мотив: его поэтическая мысль движется в похожем русле: «Хотя поэт поэтов говорил… Так говорят о брошенном, отцветшем…» Конечно, полемичность стихотворения «Люблю тебя сейчас…» по отношению к Пушкину весьма условна, и в разделённых почти полутора столетиями стихах много сходного (что мы пытались в своё время показать; см. примеч. 2), но мотив противопоставления чувства лирического героя Высоцкого как более сильного угасающему чувству лирического героя Пушкина здесь налицо, и он, при всей своей оригинальности, может восходить к «Юбилейному».
«Юбилейному» стихотворение Высоцкого в какой-то степени обязано и своей «филологичностью», окрашивающей весь лирический сюжет. Высоцкий играет мотивами времени, выделяя их грамматический смысл: «Смотрю французский сон / с обилием времён, // Где в будущем — не так, а в прошлом — по-другому»; «Люблю тебя и в сложных временах — // И в будущем, и в прошлом настоящем!» Эта игра не самоцельна: ведь лирический герой любит иностранку, и проблема языка для него имеет конкретный и даже практический смысл. Напомним, что «Юбилейное» Маяковского тоже по-своему «филологично» — в нём обыгран порядок букв в алфавите, согласно которому поэт выстраивает имена поэтов: «После смерти / нам / стоять почти что рядом: // вы на Пе, / а я / на эМ <…> Между нами / — вот беда — / позатесался Нáдсон. // Мы попросим, / чтоб его / куда-нибудь / на Ща!» и т. п. Порядок букв в алфавите как бы получает реальное значение; то же произойдёт с категорией времени у Высоцкого. Нетрудно допустить, что Высоцкий, который «обладал сильным филологическим инстинктом и развивал его в себе» [23], оценил эту находку Маяковского и не без его влияния написал собственные «филологические» стихи.
Рефлексируя по поводу своей первой поездки во Францию, Высоцкий, наверное, вспоминал не только пару Есенин — Дункан. Здесь возникала ещё одна, не менее близкая, параллель: Маяковский и Татьяна Яковлева, героиня парижского романа советского поэта. В стихотворении «Письмо Татьяне Яковлевой», как позже в стихах Высоцкого, звучит мотив преодоления межнационального барьера между любящими, усиленный, правда, мотивами политическими: «Я не сам, / а я / ревную // за Советскую Россию». У Высоцкого этого нет — разве что в написанном прежде, между 1968 и 1970 годами, полушутливом стихотворении «Я всё чаще думаю о судьях…» («Я в её лице целую в губы — // Общество “Франс — Юньон Совьетик”!» (2; 35). Зато финальные строки «Письма Татьяне Яковлевой» («Я всё равно / тебя / когда-нибудь возьму — // одну / или вдвоём с Парижем») своей жизнеутверждающей уверенностью, как нам кажется, напрямую предвосхищают концовку стихотворения «Люблю тебя сейчас…»: «Ах, разность в языках, — / не положенье — крах! // Но выход мы вдвоём поищем — и обрящем».
Признавая перекличку с Есениным в строках Высоцкого: «Приду и вброд и вплавь / к тебе — хоть обезглавь! — // С цепями на ногах и с гирями по пуду…», мы не можем не заметить здесь и влияния Маяковского. Мотив любви как огромного физического напряжения не раз звучит в его поэзии — как ранней, так и поздней. Так, метафорические «гири» едва ли не напрямую попали к Высоцкому из упоминавшегося выше стихотворения Маяковского «Лиличка! Вместо письма»: «Всё равно / любовь моя — / тяжкая гиря ведь — / висит на тебе, / куда ни бежала б». Спустя двенадцать лет поэт неожиданно сравнит любовь с физическим трудом: «Любить — / это значит: / в глубь двора // вбежать / и до ночи грачьей, // блестя топором, / рубить дрова, // силой / своей / играючи» («Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви». — Курсив наш
Скорее всего, Маяковскому обязан Высоцкий и оборотом «хоть обезглавь». В первой главе поэмы «Облако в штанах», передавая напряжение ожидания встречи героя с любимой, поэт пишет:
Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казнённого.
Д. Карапетян свидетельствует, что однажды во время спора о Маяковском Высоцкий «в качестве примера поэтической смелости» привёл именно эти две строки [25]. Это значит, что он не просто помнил, но выделял выразительную метафору предшественника. Не удивительно поэтому, что она отозвалась у него самого тоже в стихах о любви.
и даже в одном четверостишии («Я знаю силу слов, я знаю слов набат…»). Возможно, эти приёмы были для Высоцкого в равной степени и «есенинскими», и «маяковскими».
Одновременно и «есенинским» и «маяковским» оказывается у него «пушкинское» лирическое стихотворение 1973 года. Такой двуступенчатый контекст свидетельствует о высокой интертекстуальной насыщенности стихотворения, в котором реминисценции и аллюзии на творчество и судьбы двух классиков ХХ века окрашивают и во многом определяют лирический сюжет и образный строй [26]. Выбор в литературные собеседники именно этих авторов (не говоря уже о Пушкине) обусловлен и их масштабом, и их популярностью (что для «всенародного» Высоцкого немаловажно), но главное — ощущением своего поэтического равенства с ними, означающим вовсе не панибратство, но точное понимание собственного места в русской поэзии, сформировавшееся у художника как раз в начале семидесятых [27].
Примечания
[8] Высоцкий В. Сочинения: В 2 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. Е. Крылова. Изд. 13-е, стереотип. М., 2001. Т. 2. С. 59. Далее ссылки на это изд. даются в тексте, с указанием в скобках номера тома и страницы. Курсив в цитатах оговаривается лишь в тех случаях, когда он принадлежит автору данной статьи.
Кулагин А. «Люблю тебя сейчас…»: диалог с классиком // Кулагин А. Высоцкий и другие: Сб. статей. М., 2002. С. 100—109.
[10] См.: Кулагин А—97, 111—112.
[11] Абрамова Л. В., Перевозчиков В. К. Факты его биографии. М., 1991. С. 24. Подборку звучавших на публике высказываний поэта-актёра об этой его театральной работе см. в кн.: Театральный роман Владимира Высоцкого / Сост. А. Петраков, О. Терентьев. М., 2000. С. 58—69.
[12] Несмотря на очевидность научной проблемы «Высоцкий и Есенин», она ещё не стала предметом серьёзного изучения. Опубликованные работы на эту тему либо поверхностны (см.: . «История сердцу знакомая» // С. А. Есенин: Проблемы творчества, связи. Рязань, 1995. С. 65–71; Чибриков В. Ю. Сергей Есенин и Высоцкий // Творчество Владимира Высоцкого в контексте художественной культуры ХХ века. Самара, 2001. С. 66–70), либо откровенно тенденциозны (см.: Кудимова М–341).
[13] Здесь и далее произведения Есенина мы цитируем по изд.: Есенин С. Собрание соч.: В 5 т. М., 1961—1962. Ссылки на него не оговариваются
[14] Новейшие интерпретации пушкинских начал в позднем творчестве Есенина см., например: . Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины ХХ в.: А. Блок, С. Есенин, В. Маяковский. М., 1991. С. 106—127; . Пушкин в художественном сознании Сергея Есенина // Пушкин на пороге XXI века: провинциальный контекст. Арзамас, 2002. Вып. 4. С. 119—135.
[15] См. отдельное изд. написанных в этой поездке стихотворений: Дорожная тетрадь Высоцкого: (Рукописи) / Подгот. Б. Акимова и др. Киев, 1998.
«Ваганта». № 9).
[18] Карапетян Д. Владимир Высоцкий: между словом и славой: [Воспоминания]. М., 2002. С. 85.
[19] Новейшую полемическую интерпретацию этой строки см. в статье: . Заметки администратора на полях высоцковедения // Вопр. лит. 2002. Июль — август. С. 328–330. Кстати, в песне «О фатальных датах и цифрах» отозвались, по-видимому, ещё и строки есенинского стихотворения «Быть поэтом — это значит то же…» из цикла «Персидские мотивы»: «Быть поэтом — это значит то же, // Если правды жизни не нарушить, // Рубцевать себя по нежной коже, // Кровью чувств ласкать чужие души» (Есенин). Ср. у Высоцкого: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа — // И режут в кровь свои босые души!» (см.: Захариева И. Инвариантный персонаж Высоцкого // Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века. М., 2003. С. 466).
. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955—1961. Ссылки на него не оговариваются.
[21] Назовём лишь наиболее развёрнутую работу по данной теме: . Владимир Маяковский и Владимир Высоцкий // Знамя. 1993. № 7. С. 200–204.
Высоцкая ИТуманов В. Жизнь без вранья // Высоцкий В. Я, конечно, вернусь…: Стихи и песни В. Высоцкого. Воспоминания о нем. М., 1989. С. 177.
[23] …: Писатель Владимир Высоцкий. М., 1991. С. 56.
[24] Не исключено, что оборот «С цепями на ногах…» восходит… к Есенину, точнее — к спектаклю «Пугачёв», в котором обнажённый по пояс Высоцкий — Хлопуша бросался на растянутые на сцене металлические цепи.
[25] См.: Карапетян Д
[26] Это не исключает возможных перекличек с другими поэтами. Так, строка «К позорному столбу я пригвождён», по-видимому, содержит реминисценцию из известного стихотворения М. Цветаевой: «Пригвождена к позорному столбу…».
[27] См. об этом подробно в кн.: Кулагин А–160.