СТИХОСЛОЖЕНИЕ В. С. ВЫСОЦКОГО
И ПРОБЛЕМА ЕГО КОНТЕКСТА
Диссертация на соискание ученой степени кандидата
филологических наук
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность диссертации определяется широкой популярностью авторской песни, устойчивым исследовательским интересом к этому феномену и недостаточной изученностью его стиховой организации, о чем в новейшей итоговой работе «Авторская песня: ее восприятие и перспективы изучения на современном этапе» пишет авторитетный высоцковед В. А. Зайцев (Зайцев, 2005, с. 83).
Обращаясь к анализу стихосложения поэта-барда В. С. Высоцкого, в своем исследовании по теории литературы мы рассматриваем только текстовую составляющую, оставляя за рамками анализа особенности музыкального исполнения. Хотя сегодня уже существуют работы, в которых творчество Высоцкого изучается с учетом музыкальной составляющей (Томенчук, 1990, 2003 а, б; Кузнецова, 2001 а, б, 2003), и ценность таких исследований несомненна. В своем подходе мы опираемся на неоднократно высказываемое учеными суждение, что авторская песня – это «исполнение стихов», и «<…> речь должна идти в первую очередь о ее литературной, поэтической основе» (Зайцев, 2005, с. 77).
Сложность анализа стиха поэта-барда (особенно таких его аспектов, как строфика и графика) заключается в том, что Высоцкий, по справедливому утверждению текстолога А. Е. Крылова, «<…> творил, рассчитывая именно на слушателя своих произведений, и вследствие этого его рукописи в подавляющем большинстве автокоммуникативны, то есть предназначены лишь для собственного пользования: автор как бы являлся «переводчиком» своих текстов перед аудиторией» (Крылов, 2001 а, с. 473). Анализируя стихосложение поэта по опубликованным текстам, мы опираемся на тот факт, что они «<...> являются окончательными устойчивыми авторскими вариантами, определёнными по <…> авторским рукописям и фонограммам 1962-1980 годов <…>» (Крылов, 2001 а, с. 479).
В большой научной литературе о Высоцком, включающей весомые монографии (Скобелев и Шаулов, 1991; Рудник, 1995; Кулагин, 1997, 2002; Левина, 2002 и др.), существуют работы, в которых затрагиваются отдельные аспекты стихосложения поэта (Ковалев, 1994; Бойко, 1997; Розенберг, 1998; Кормилов, 1998; Баевский, Попова, Терехова, 1999; Каюмова, 2001; Новиков, 2002; Жукова, 2003; Filipova, 2002; Смит, 2002 и др.). Среди них только в статьях группы В. С. Баевского, а также П. А. Ковалева и Дж. Смита приводятся статистические данные по метрике Высоцкого. Как будет показано в диссертации, наши данные частично сближаются с их подсчетами, но в значительной мере – расходятся, что обусловлено разным материалом исследования (разными изданиями и объемом рассмотренных текстов) и различными методиками статистического анализа. Также подчеркнем, что мы впервые рассматриваем стихосложение Высоцкого в широком круге аспектов, приводя статистические данные по метрике, строфике, каталектике и графике. Кроме того, мы исследуем стих Высоцкого во множестве различных контекстов.
Согласно словарному значению, «контекст (от лат contextus – сплетение, соединение) – законченный в смысловом отношении отрезок письменной речи, позволяющий установить значение входящего в него слова или фразы» (Словарь русского языка, 1983, с. 93). В отечественной филологической науке первыми начали осмыслять проблему контекста лингвисты. В работе «Преподавание иностранных языков в средней школе» (1947г.) крупнейший лингвист Л. В. Щерба в мимоходом сделанном подстрочном примечании проницательно отметил, что «умение создавать убедительные для своих современников контексты» является своеобразным исследовательским талантом (Щерба, 1974, с. 80). В энциклопедии «Русский язык» контексту посвящена небольшая, но содержательная статья О. Г. Ревзиной, в которой по существу можно выделить следующие важные для нас тезисы: 1) «контекст позволяет разделить в языковой единице независимые признаки и признаки, проявляющиеся в специфическом окружении»; 2) на слово влияет контекст разных уровней: «<…> фонетический, грамматический, семантический и др.»; 3) выявление контекстов предстает как исследовательская задача (как видим, это высказывание повторяет идеи Л. В. Щербы); 4) контексты позволяют определить «индивидуальные характеристики отдельных поэтов» (Ревзина, 1979, с. 114 - 115).
В лучших работах отечественных литературоведов любое произведение рассматривается в большом историко-литературном контексте. Достаточно вспомнить работу В. М. Жирмунского «Байрон и Пушкин» (1924 г.), где поэмы Пушкина исследуются в контексте поэм Байрона и массовой продукции – русских романтических поэм поэтов второго и третьего ряда (Жирмунский, 1978). В литературоведении термин «контекст» используется очень широко, применительно к реальным контекстам, жанровым, стилевым и др. В качестве примера назовем хотя бы статьи В. А. Зайцева «Памятник» Высоцкого и традиции русской поэзии» (Зайцев, 1999), А. В. Кулагина «Роман о девочках» в контексте поэтического творчества Высоцкого» (Кулагин, 1999), Ю. В. Доманского «Творчество Высоцкого в аспекте вариативности: текст и контекст» (Доманский, 2003), С. Л. Страшнова «Феномен Высоцкого в социокультурных контекстах 50-60-х годов» (Страшнов, 1999), где исследователи определяют историко-литературные контексты для творчества Высоцкого.
Началом теоретического осмысления проблемы контекста в отечественном литературоведении можно считать идеи М. М. Бахтина о жизни произведения в малом и большом историческом времени. Попытки анализа контекста с общефилологической точки зрения сделаны Е. Г. Эткиндом. В работе «Материя стиха» ученый создал своеобразную иерархию контекстов, в его терминологии, «лестницу контекстов». Эта лестница, которую при анализе проходит слово как единица поэтического языка, состоит из шести ступеней: 1) общесловарный контекст; 2) условно-словарный (общепризнанный переносный смысл слова); 3) контекст литературного направления; 4) данного автора; 5) цикла стихотворений; 6) отдельного стихотворения. Проводя «вверх по лестнице контекстов» слово «буря», исследователь высвечивает множество граней его смысла (Эткинд, 1985, с. 241 - 249). Используя теорию, предложенную Е. Г. Эткиндом, Н. Ю. Колтаевская решает проблему контекстуальной интерпретации форманта в переводе (Колтаевская, 1996) [1].
На сегодня наиболее глубокое и системное осмысление контекста в литературоведческом аспекте сделано В. Е. Хализевым, посвятившим «контекстуальному изучению» произведения специальный (хотя и небольшой по объему) раздел в учебном пособии «Теория литературы». Фактически В. Е. Хализев солидаризируется с О. Г. Ревзиной, утверждая, что контекст способствует изучению индивидуальности писателя. В то же время, ученый рассматривает контекст с точки зрения теории литературы. В его статье можно выделить, как нам представляется, следующие идеи: 1) «контекст – это бескрайне широкая область связей литературного произведения с внеположными ему фактами, как литературными, так и внехудожественными»; 2) «контекст, в котором создается и воспринимается литературное произведение, не имеет сколько-нибудь определенных рамок: он безгранично широк»; 3) «многоплановость контекста <…> не всегда внятна самим писателям, но она, безусловно, важна для ученых»; 4) «контекстуальное рассмотрение не может быть исчерпывающе полным, оно по необходимости избирательно»; 5) контексты могут быть близкие и удаленные во времени (данный тезис – несомненно, развитие идей М. М. Бахтина); 6) «наука о литературе нуждается в активном сопряжении, синтезировании имманентного и контекстуального изучения <…>» (Хализев, 2004, с. 305 - 306).
Сформулированная в названии диссертации тема требует решения проблемы . Реальной методологической опорой для нас являются, прежде всего, работы М. Л. Гаспарова, который рассматривает стиховые форманты (метрику, ритмику, строфику, рифму) в широком контексте аналогичных формантов. Методологически М. Л. Гаспаров разделяет позиции лингвистов (в частности, О. Г. Ревзиной), которые выделяют контексты разных уровней (фонетический, грамматический, семантический и др.). Этому методологическому принципу контекста формантов определенного уровня следуют и другие стиховеды. Так, П. А. Руднев при изучении полиметрии А. Блока создает полиметрический контекст из произведений Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета, Брюсова (Руднев, 1968). В ряде случаев контекст форманта выносится стиховедами в название. В статье И. К. Лилли «Метрический контекст мандельштамовского «Ленинграда» исследователь выявляет контекст конкретного произведения: стихотворения русской лирики XIX и XXвв., написанные 4-стопным анапестом (Лилли, 2000). В работе С. А. Матяш «Переносы (enjambements) романа Пушкина «Евгений Онегин» в контексте эпического и драматического стиха» дан стиховой контекст другого уровня: показана ритмикико-синтаксическая структура 4-стопноямбического стихотворного эпоса и 5-стопноямбического драматического стиха (Матяш, 2001).
При диахроническом анализе стихосложения возникает проблема биографического контекста, решаемая по-разному стиховедами различных поколений и школ (ср. «Метрические справочники» по Пушкину, подготовленные в 30-е годы группой Б. И. Ярхо (Ярхо, 1934) и в 70-е годы – М. Ю. Лотманом и С. А. Шахвердовым (Лотман, Шахвердов, 1979). В последних работах появляются попытки принципиального отклонения этого контекста (Баевский, Семенова, 2004). Для нас биографический контекст оказывается существенным. При исследовании системы стихосложения поэта появляется необходимость соотнесения формантов разных уровней (метрики, строфики, графики и др.), т. е. встает проблема, в нашей терминологии, внутреннего контекста. Этот же термин мы используем при сопоставлении отдельных стиховых форм со стихосложением в целом, а также при сравнении песен и стихотворений поэта. Кроме того, вслед за В. Е. Хализевым, мы будем выделять исторический контекст: ближний и дальний. Применительно к стиховедению, каждый из этих исторических контекстов мы дифференцируем на контекст общего фона и контекст индивидуальностей. Последний, в свою очередь, имеет собственный контекст, который мы обозначаем термином «контекст контекста».
Исходя из выше обозначенного представления о стиховом контексте, мы ставим в своем исследовании цель рассмотреть стихосложение Высоцкого в максимально широком круге стиховых контекстов. Для достижения этой цели решаем следующие задачи выделить основные этапы формирования стиховой системы поэта, определить направление и характер ее эволюции; 4) установить стиховые контексты для стихосложения Высоцкого; 5) исследовать те контексты, которые не были до нас описаны – блатной фольклор и авторскую песню; 6) соотнести стихосложение Высоцкого с общим фоном стихового развития XIX-XXвв. и индивидуальными контекстами его предшественников и современников.
Материалом исследования являются: 1) произведения Высоцкого, опубликованные в наиболее авторитетном на сегодняшний день издании (Высоцкий, 2001 а, б). В ходе проведенного нами статистического анализа охвачено 532 произведения (текста), 21651 строка. 2) Песни блатного фольклора (В нашу гавань заходили корабли, 1995). Всего рассмотрено 278 текстов, 8091 строка. 3) Произведения Галича, опубликованные в репрезентативном сборнике (Галич, 2003). Нами проанализировано 183 текста, 8953 строки. Таким образом, общий объем охваченного нашим статистическим анализом материала составляет 993 произведения, 38695 строк. 4) Стихотворения Пушкина, Некрасова и Маяковского при анализе стиха конкретных текстов (Пушкин, 1981; Некрасов, 1981-1982; Маяковский, 1978).
и др. Также использованы наблюдения и подсчеты по стиху отдельных поэтов XIX-XXвв. Б. И. Ярхо, М. Ю. Лотмана, С. А. Шахвердова, С. А. Матяш, Л. Т. Сенчиной, Л. Л. Бельской, В. И. Догалаковой, Т. А. Ивлевой, С. В. Савченко, Ж. Х. Салхановой, Н. Н. Уразова, Л. Е. Ляпиной, Т. С. Царьковой, М. М. Павловой, И. М. Борисовой и др.
Перечисленный материал предстает в качестве объекта исследования. Предметом
Теоретическую и методологическую основу диссертации составили работы по теории и истории стиха Б. И. Ярхо, Ю. Н. Тынянова, В. М. Жирмунского, Б. В. Томашевского, Л. И. Тимофеева, К. Д. Вишневского, В. Е. Холшевникова, К. Ф. Тарановского, М. Л. Гаспарова, М. Ю. Лотмана, В. С. Баевского, С. А. Матяш, Ю. Б. Орлицкого, О. И. Федотова и др.; по теории контекста - работы Л. В. Щербы, М. М. Бахтина, М. Л. Гаспарова, О. Г. Ревзиной, П. А. Руднева, Е. Г. Эткинда, В. Е. Хализева.
В ходе исследования использованы следующие методы– метод «точного литературоведения» (Ярхо, 1969, с. 515, 526), позволяющий «<…> дать точную объективную картину состояния стихотворной техники и <…> убедительно аргументировать наши оценки и заключения» (Вишневский, 1977, с. 133).
работы заключается в следующем: 1) впервые с применением статистического анализа описывается стихосложение Высоцкого в широком круге аспектов (метрика, каталектика, строфика, графика); 2) анализируется стихосложение Высоцкого в диахроническом срезе; устанавливается характер эволюции стиховой системы поэта; 3) стих Высоцкого рассматривается во множестве различных контекстов; 4) впервые проводится статистический анализ стиховых форм блатного фольклора (аспекты: метрика, строфика, каталектика [2]); 5) сообщаются статистические данные по метрике, строфике, каталектике и графике Галича; 6) устанавливаются стиховые характеристики авторской песни; 7) дается вариант решения проблемы стихового контекста для поэта-барда.
Теоретическая значимость работы заключается в попытке осмысления и углубления теории контекста, что создает перспективу более полного изучения теории и истории стиха; во введении в научный оборот новых данных по стихосложению Высоцкого, Галича, блатного фольклора, а также результатов наблюдений над функционированием жанрово-семантических ореолов метров и размеров. исследования состоит в возможности применения его итогов при подготовке общих и специальных курсов по теории и истории литературы. Выводы работы могут быть учтены при дальнейшем исследовании стиха и применены в ходе анализа контекстов различных авторов.
Основные положения, выносимые на защиту:
1) Эффективность изучения стихосложения Высоцкого определяется подключением широкого круга контекстов.
2) Необходимыми контекстами для поэта - барда явились: биографический контекст, внутренний контекст, исторические контексты - ближний (его современников) и дальний (его предшественников). Исторический контекст одинаково значим в двух его разновидностях - общем и индивидуальном.
обилие дактилических окончаний; лидерство нетождественных строф; частое обращение к сложным строфам; употребление монорима; использование нетрадиционной графики.
4) Дифференцированное рассмотрение произведений, предназначенных и не предназначенных для музыкального сопровождения, позволило установить различие в наборе стиховых и интонационных форм обозначенных групп.
5) Контекст книжной поэзии продемонстрировал, что Высоцкий испытал влияние пушкинской традиции (преобладание классических форм, лидерство ямбов), некрасовской традиции (обилие 3-сложников и дактилических окончаний), а также традиции Маяковского (использование лесенки, акцентного стиха, сверхдлинных размеров, вольных хореев и ямбов).
6) Контекст блатного фольклора показал существенную роль низовой культуры в формировании стихосложения Высоцкого и авторской песни в целом.
7) Сближение репертуара и частотности стиховых форм Высоцкого и Галича дает основание говорить о наличии стиховых примет авторской песни, а расхождения позволяют сделать вывод о наличии индивидуального стиля в жанровом.
классической пушкинской традиции.
9) Сам факт усвоения Высоцким столь разнообразных традиций, какими являются низовой фольклор и высокая книжная поэзия во всем ее многообразии (пушкинская и некрасовская традиции - с одной стороны, и традиция Маяковского - с другой), позволяет говорить о стиховом протеизме поэта.
Апробация работы, проводимой в период с 1998 по 2005гг., осуществлялась на аспирантских семинарах кафедры журналистики ОГУ, а также на 16-ти конференциях разного ранга: на студенческой конференции ОГУ (Оренбург, 1998); на шести ежегодных региональных научно-практических конференциях молодых ученых и специалистов (Оренбург, 2000 - 2005); на региональной научно-практической конференции «Традиции и новации русского языка в современной журналистике» (Оренбург, ОГУ, 2004); на всероссийской научно-практической конференции «Модернизация образования: проблемы, поиски, решения» (Оренбург, ОГУ, 2004); на Всероссийском Пушкинском конкурсе научных студенческих работ (Москва, МГУ, 1999); на Втором Международном конгрессе студентов, молодых ученых и специалистов «Молодежь и наука – третье тысячелетие» (Москва, МГТУ им. Н. Э. Баумана, 2002); на двух международных научных конференциях «Владимир Высоцкий в контексте художественной культуры» (Самара, 2000, 2003); на второй международной научной конференции «XX лет без Высоцкого» (Москва, ГКЦМ им. В. С. Высоцкого, 2000); на третьей международной научной конференции «Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века» (Москва, ГКЦМ им. В. С. Высоцкого, 2003); на международной конференции «Проблемы поэтики и стиховедения», посвященной 75-летию Алматинского университета им. Абая и памяти профессора А. Л. Жовтиса (Алматы, 2003). Отдельные положения диссертации изложены в 16 работах, включенных в библиографию. Материалы исследования были частично использованы нами в ходе аспирантской практики в курсе «История отечественной литературы».
. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Списка использованных источников (263 наименования) и Приложений (11 таблиц, 6 графиков). В первой главе излагаются результаты статистического анализа стихосложения Высоцкого в синхроническом и диахроническом срезах. Стих Высоцкого рассматривается с дифференциацией на песни и стихотворения и анализируется во внутреннем контексте и историческом – контексте общего фона русского стихосложения XIX-XXвв. Во второй главе, посвященной контекстуальному изучению стихосложения Высоцкого в свете традиций книжной поэзии, подключены индивидуальные контексты стихосложения Пушкина, Некрасова и Маяковского. В третьей главе стих Высоцкого рассматривается в музыкальных контекстах блатного фольклора и авторской песни, которая представлена индивидуальной фигурой Галича. В Заключении подводятся итоги проведенного анализа, намечаются перспективы дальнейшего исследования. Общий объем диссертации – 200 страниц.
Примечания
«<…>любой перевод представляет собой систему нарушения контекста оригинала, остранение элементов в новом контексте» (цит. по: Ханзен Леве Оге. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. – М.: Языки русской культуры, 2001. – С. 323).
[2] Графика не входит в эти параметры, поскольку блатной фольклор имеет устную форму бытования.